Точную дату появления современного «эпоса о чукче» назвать трудно, поскольку даже в позднюю советскую эпоху анекдоты считались запретным жанром и поэтому, как и подобает классическому фольклору, передавались исключительно в устной форме. Но большинство экспертов сходятся на том, что они приобрели популярность в конце 60-х годов ХХ века.
Обычно появление анекдотов о чукчах связывают с кинематографом и вспоминают популярные некогда фильмы о крайнем Севере — «Алитет уходит в горы» М. Донского и, в особенности, вышедшего в 1966 году «Начальника Чукотки» В. Мельникова (пишут, что уже в первый год проката этот фильм собрал более 15 миллионов зрителей).
Насколько это справедливо? Конечно, в Советском Союзе кино считалось «важнейшим из искусств», и появление фильмов о жизни на Крайнем Севере могло оказаться своего рода «спусковым крючком» для возникновения нового чукотского фольклора. Но если смотреть ретроспективно, связь между кинематографом и анекдотами выглядит не прямой, а скорее опосредованной.
Конечно, на зрителей произвели сильное впечатление сцены, в которых показаны суровые условия жизни на Крайнем Севере, образ жизни его обитателей, жилище чукчей (яранга, а не чум), плавание по студеному морю на байдарках, езда на собаках и охота на моржей. Но сами герои этих фильмов (за исключением двух чужаков — активиста Алеши Бычкова и старорежимного таможенника Храмова) ничем особо не запомнились, превратившись из личностей в абстрактные типажи (чукча, его жена, шаман, приезжий начальник или геолог).
В книге исследователя Севера Тихона Семушкина «Алитет уходит в гору», по которой был снят одноименный фильм, есть колоритные действующие лица: местный богач Алитет, красавица Тыгрена, которую он насильно взял в жены, коммерсант-американец Чарли, большевик Лось. Однако ни один из них не стал персонажем анекдотов, как не стали ими и действующие лица «Начальника Чукотки». Трудно сказать, связано это с недостатками сценария или с тем, что не удалось подобрать ярких исполнителей на роли туземных персонажей.
Тут, пожалуй, можно провести параллели с другим любимым героем советского фольклора, поручиком Ржевским. Если корни фольклорного чукчи еще вызывают сомнения, то связь бравого поручика с его прототипом из музыкальной комедии «Гусарская баллада» режиссера Эльдара Рязанова никем не оспаривается. Хотя Ржевский из анекдотов мало похож на своего кинодвойника, что, впрочем, и не удивительно, если принимать в расчет цензурные ограничения.
Ни одно из действующих лиц фильма — командир партизанского отряда Денисов, кавалерист-девица Шурочка Азарова, игривая француженка Луиза Жермон, жеманный граф Нурин — не стало героем фольклора. Их место заняли персонажи романа Льва Толстого «Война и мир» — Наташа Ростова, Пьер Безухов и Андрей Болконский, чему в немалой степени способствовал выход на экраны страны киноэпопеи Сергея Бондарчука «Война и мир».
Причины понятны — фильмы про Чукотку если чем и запомнились зрителям, то не образами героев, а суровой красотой природы и картинами быта Крайнего Севера. В комедии же Рязанова персонажи оказались более живыми и рельефными, хотя наибольшее впечатление производил все-таки сам поручик Ржевский, красавец-мужчина и лихой рубака.
Конечно, и он был, как пелось в одной из задорных песенок, прозвучавших в фильме, «всего лишь копией гусара» из будущего эпоса, политкорректной и выхолощенной, но создателям анекдотов хватило и робких намеков на «гусарские доблести» Ржевского для того, чтобы самим додумать все остальное. Его товарищей, слишком блеклых, чтобы можно было запомнить их имена, заменили знакомые всем со школьной скамьи персонажи «Войны и мира», что казалось вполне уместным, поскольку оба произведения рассказывают о событиях одной и той же эпохи.
На самом деле, появлению цикла чукотских анекдотов способствовал целый ряд факторов. Как гласил известный тезис, культура советского времени была «социалистической по содержанию, национальной по форме». Раз так, то в этой сфере поощрялось все то, что можно было счесть «национальной формой», если, разумеется, это не посягало на сакральные устои содержания.
Фильмы были далеко не единственным способом узнать о Чукотке и ее обитателях. В конце 30-х годов пользовалась популярностью пьеса в стихах И. Сельвинского «Умка — Белый Медведь» о жизни на Чукотке, впрочем, позднее осужденная общественностью и властями за то, что давала «неправильное понятие о быте и нравах населения Советской Чукотки». Одной из причин критики поэмы был эпизод, в котором чукотский охотник Умка предложил приехавшему партработнику со звучной фамилией Кавалеридзе свою жену, и тот, чтобы не обижать хозяина, не отказался. В свою очередь, навестив товарища в столице, Умка ожидал от него того же.
Впрочем, писали не только о чукчах, но и сами чукчи. Стоит вспомнить известную шутку: «чукча не читатель — чукча писатель». Прототипом шутки стал известный чукотский писатель Юрий Рэтхеу, произведения которого получили не только всесоюзную, но и международную известность. Печально, что после распада СССР Рэтхеу перестали печатать, и он даже стал подумывать об эмиграции. Но позднее его книги все-таки начали выпускать небольшими тиражами на средства тогдашнего губернатора Чукотского
В конце 60-х и 70-е годы ярким медийным событием стало творчество певца Кола Бельды. Нанаец по национальности, Кола Бельды воспринимался советской публикой как представитель всех малых народностей Дальнего Востока, Сибири и Крайнего Севера, в том числе и чукчей. Вся страна распевала его шлягеры «Увезу тебя я в тундру», «А олени лучше», «Есть на Севере хороший городок». Большой популярностью пользовалась и «Песенка о терпении» на слова поэта Леонида Дербенева, в которой были такие слова:
А чукча в чуме ждет рассвета,
А рассвет наступит летом,
А зимой рассвета в тундре
За полярным кругом нет.
Таким образом, кино было только одним из звеньев цепи культурных явлений, которое привело к созданию фольклорного образа чукчи. Жители европейской части страны практически не имели контактов с представителями этой народности, поскольку чукчи жили очень далеко, на северо-западной окраине евразийского материка, и вели достаточно замкнутый образ жизни, однако это лишь увеличивало интерес к ним.
Одна из главных причин популярности этого героя анекдотов — это визуальный образ персонажа, который не пришлось придумывать, потому что благодаря кино, литературе и СМИ он уже существовал в головах людей. В усредненном представлении аудитории чукча — это:
- невысокий плотный человек с выдубленным морозом и северными ветрами лицом, бесстрастное выражение которого скрывает хитрую усмешку;
- он одет в традиционную кухлянку из оленьих шкур, носит унты на ногах и живет в чуме (на самом деле — яранге, но чум звучит смешнее);
- занимается оленеводством и охотой на моржей, тюленей и других северных животных;
- уважительно и одновременно скептически относится к приезжим людям с «Большой земли»;
- признает авторитет шамана и очень любит, когда его угощают «огненной водой».
Но одного визуального образа для фольклорного персонажа недостаточно. Более важное значение имеет то, что филологи называют «речевой трафарет», — стиль речи и любимые фразы или слова героя. Особенно это важно для этнических персонажей, так называемых «инородцев» — представителей нерусских национальностей, живших в Российской империи или СССР.
Среди главных черт «речевой маски» чукчи можно выделить следующие:
- определенное нарушение норм грамматики русского языка, в первую очередь, наиболее сложной из них — падежей («телефона, телефона, чукча кушать хочет»);
- обращение к другим на «ты»;
- упоминание о себе в третьем лице;
- ограниченный словарный запас и своеобразный, упрощенный способ построения фраз;
- выражение удивления по любому поводу и без повода;
- и едва ли не самое главное — постоянное использование словечка «однако».
Слово «однако» в лексиконе фольклорного чукчи — независимо от того, насколько часто его употребляют в разговоре настоящие жители Чукотки — появилось не случайно. Как считают исследователи фольклора Шмелевы:
Его функции в языке состоят в том, чтобы указывать на несоответствие тому, что можно было бы ожидать. Такое употребление однако соответствует общему внутреннему состоянию чукчи в анекдотах — пассивному изумлению перед окружающим миром и недоумению человека, столкнувшегося с непривычной для него цивилизацией.
С этим суждением можно поспорить. Как показывает анализ текстов анекдотов, гораздо чаще «однако» употребляется не для выражения удивления, а просто как экспрессивное вводное слово, ставшее своего рода «мемом» образа чукчи.
Что касается самих текстов и диалогов в анекдотах, то можно предположить, что они — во всяком случае, первоначально — действительно создавались под влиянием сцен из фильма «Начальник Чукотки»:
Порох давал, мука давал. Твоя хороший начальник. Ехать не надо!..
Нету собак. Ты хотим, начальник! Очень… (Фильм «Начальник Чукотки»)
Чукча: «Жена!»
Алеша Бычков: «Твоя жена?»
Чукча: «Нет, твоя жена! Мясо варить будет, петь будет, камлать будет!» (Фильм «Начальник Чукотки»)
Стоит обратить внимание на то, что писарь Алеша Бычков, волею судеб ставший начальником Чукотки, беседуя с чукчами, сам начинает говорить, практически как коренной обитатель Севера (что, впрочем, для человека, привыкшего говорить лозунгами, не так уж и сложно):
Алеша — чукотскому часовому:
— Сперва он тебя ехиктогын, потом ты его. Экспроприация экспроприаторов!— В случае чего, просто стреляй.
Тем не менее прямая связь между «Начальником Чукотки» и сюжетами анекдотов практически не прослеживается, за исключением, быть может, одного эпизода.
Начальник Чукотки Алеша Бычков обращается к чукчам:
Товарищи далекого Севера, люди холода и голода. С нынешнего дня вы — граждане свободной Чукотки! (Фильм «Начальник Чукотки»)
А вот так выглядит популярный советский анекдот:
Чукча выступает на съезде: «Товарищи! До Великой Октябрьской социалистической революции мы, чукчи, испытывали два чувства: чувство голода и чувство холода. Теперь мы испытываем три чувства: чувство голода, чувство холода и чувство глубокого удовлетворения!»
Карл-Август Аванти, я просто прошу Вас продолжить эту тему, в таком ракурсе. Очень тяжело преподавать этот предмет. Знаю на примере жены,...