Из-за чего Лев Толстой попал в разряд «старых сумасбродов»?

Надо сказать сразу — Японией Лев Николаевич «заболел» еще в далеком 1853 году, во время своей службы добровольцем на Кавказе. В те времена ему попались «Записки флота капитана Головнина о приключениях его в плену у японцев в 1811, 12 и 13 годах». Возможно, писателя заинтересовала сама несуразность ситуации: в то время, когда в России с лета 1812 года отбивали нашествие Наполеона, кто-то умудрился находиться далеко-далеко от Родины — в японском плену! В своем дневнике писатель сделал отметки, стараясь не забыть самые интересные сведения.

Почему японцы полюбили Льва Николаевича?

С прямым носителем японского языка Толстой познакомился значительно позже — в 1892 году, когда философ Грот представил Льву Николаевичу 30-летнего Кониси Масутаро. К тому времени японец прожил в Российской империи девять лет, окончил Киевскую духовную академию (в ней, кстати, был профессором отец писателя Михаила Булгакова), готовя себя к карьере православного священника (еще в юности он поступил в семинарию при русской духовной миссии в Токио), учился в московском университете, постигая философию и психологию.

Кониси очень полюбил русскую литературу, а Лев Толстой казался ему кем-то вроде живого божества. Да что там японец, если вождь мирового пролетариата написал как-то о Толстом: «Какая глыба! Какой матерый человечище!»

Кониси стал часто бывать у Толстого, писателю очень нравилось с ним беседовать о Стране восходящего солнца. Нам всегда кажется, что заграница — чуть ли не рай на Земле, а все живущие там люди — одно сплошное совершенство. Тем более Япония, с ее многовековой культурой. А тут японский гость раскрывал писателю глаза на такие вещи, от которых мороз по коже пробегал.

Например, о том, что жители некоторых деревень во время голода, который случается на островах не так уж редко, начинают есть… друг друга. Или о старинном японском обычае, когда старики, поняв бесполезность своего пребывания на земле, чтобы не мешать молодым и не быть им обузой, покорно уходят умирать в горы.

Масутаро, чуть освоившись, стал «подсылать» к Льву Николаевичу своих соотечественников. Так, в 1896 году, специально для знакомства с Толстым, в Ясную поляну прибыли То-кутоми Иитиро, глава популярного в Японии издательства и журнала, и Фукай Эйго, впоследствии директор банка. Они встретили самый радушный прием, чем были одновременно растроганы и удивлены. Не без их подачи популярность русского писателя в Японии стала расти не по дням, а по часам.

«Анна Каренина» в стране самураев…

В 1902 году к нему обратился ректор той самой духовной семинарии при русской православной миссии Сэнумы Какусобуро с просьбой разрешить ему перевести «Анну Каренину». Толстой ответил согласием, однако выразил большие сомнения в том, что роман станет интересен для японской публики, так как по его мнению, со временем автор осознал, насколько несовершенен его роман. Так сказал Толстой, а сколько среди нас писателей, которые видят в себе почти что идеал?!

27 января 1904 года вспыхнула война в Японии. Лев Толстой с самого начала считал ее захватнической с обеих сторон. Не прошло и месяца, как журналисты одной из американских газет спросили Толстого по телеграфу: «Сочувствуете ли Вы России, Японии или никому?» Он ответил не раздумывая:

«Я ни за Россию, ни за Японию, а за рабочий народ обеих стран, обманутый правительствами и вынужденный воевать против своего благополучия, совести и религии».

Опьяненный патриотическими чувствами, один из его сыновей, а именно Лев Львович, сообщил отцу о том, что собирается поехать на войну корреспондентом, чтобы вести репортажи из района боевых действий. Вместо отеческого благословения сын получил от отца письмо, в котором были и такие строки:

«…всякий нравственный человек должен только стараться устраниться от нее, не участвовать в ней, чтобы не забрызгаться ее мерзостью».

Смерть во время проводов

Толстой очень переживал, что на полях сражения приносятся никому не нужные человеческие жертвы. Однажды к нему пришел крестьянин и рассказал, что у них в деревне только и говорят о страшных бедах, которые принесла война. В ответ Толстой горестно покачал головой:

«Ужасно, ужасно! И сегодня и вчера я плакал о тех несчастных людях, которые, забывши мудрую пословицу, что худой мир лучше доброй ссоры, десятками тысяч гибнут изо дня в день во имя непонятной им идеи. Я не читаю газет, зная, что в них описываются ужасы убийств не только для осуждения, но для явного восхваления их… Но домашние иногда читают мне, и я плачу… Не могу не плакать.»

Надо ли говорить, что при первой возможности писатель выступал против войны! Толстой передает ненависть простых русских людей к войне. Для них — это тяжелое, безысходное бедствие.

«Что вчера на вокзале было, — передает он рассказ крестьянина, — страсть. Жены, дети, больше тысячи; ревут, обступили поезд, не пускают. Чужие плакали, глядючи. Одна тульская женщина ахнула и тут же померла; пять человек детей. Распихали по приютам, а его все ж погнали…»

«Одумайтесь!»

27 июня 1904 года в газет «Таймс» появляется статья Толстого «Одумайтесь!». Вот только некоторые выдержки из нее:

Опять война. Опять никому не нужные, ничем не вызванные страдания, опять ложь, опять всеобщее одурение, озверение людей.

Люди, десятками тысяч верст отделенные друг от друга, сотни тысяч таких людей, с одной стороны буддисты, закон которых запрещает убийство не только людей, но животных, с другой стороны христиане, исповедующие закон братства и любви, как дикие звери, на суше и на море ищут друг друга, чтобы убить, замучить, искалечить самым жестоким образом…

Ответом на нее и стал призыв в «Московских ведомостях». Церковь поддержала журналиста «МВ». Что, в общем-то, и не удивительно, так как, до конца жизни оставаясь глубоко верующим человеком, Лев Толстой был отлучен от церкви еще в феврале 1901 года…