• Мнения
  • |
  • Обсуждения
Константин Кучер Грандмастер

Какие нотки можно услышать в каменной симфонии одной из приозерских церквей?

Вообще-то из Петрозаводска в Питер удобнее всего добираться по трассе М18 «Кола» (С.-Петербург-Мурманск). Через Олонец, Лодейное Поле, Сясьстрой. 400 км и — вот они, питерские окраины.

Южный фасад церкви. Арочные углубления над проемами площадки звонов вытянуты и чуть заострены к верху И. Монаков, личный архив

Но как-то мне, перед тем как двигать в направлении северной столицы, надо было заскочить в Сортавала. Ну, надо, так надо. И заскочил я. Сделал все дела, которые требовалось. А дальше что? Возвращаться к Олонцу, чтобы там выйти на трассу «Кола»? Так до него от Сортавала почти две сотни верст! И потом ещё три — до Питера. Это ж, с учетом уже пройденного, на триста километров с лишним длиннее привычного маршрута! Может, не стоит возвращаться? Обойдем Ладожское озеро с севера и уже вдоль его западного берега, а не восточного, как обычно, — выскочим к Питеру.

Вот так я и попал в Приозерск. Небольшой, почти 19 тыс. жителей, районный центр на севере Ленинградской области с богатой и интересной историей. О которой, можно рассказывать долго. И не одну историю. Но об этом как-нибудь в другой раз. А сегодня — о стоящей на Соборной площади Приозерска церкви Рождества Пресвятой Богородицы.

Почему именно о ней?

«Архитектура — это музыка, застывшая в камне». Кто-то говорит, что эту известную фразу 23 марта 1829 г. обронил в разговоре с Иоганном Эккерманом его знаменитый тезка — Гёте. Кто-то приписывает её авторство Фридриху Шеллингу. Но есть и убежденные в том, что эту мудрую мысль задолго до Гёте и Шеллинга высказал греческий поэт Симонид Кеосский (556−469 гг. до н. э.).

Да разве это важно? Главное, кто бы ни был автором фразы, если всё на самом деле именно так и архитектура, действительно, — музыка в камне, то приозерская Рождественская церковь, как минимум — каменная симфония. И если встать под сводами храма и вслушаться… Он о многом может рассказать.

Своё имя эта церковь носит совсем не случайно. 8 сентября 1710 года шведский гарнизон крепости Кексгольм, а именно так тогда назывался Приозерск, капитулировал перед русскими войсками под командованием генерал-майора Роберта (Романа Вилимовича) Брюса. За то столетие, в течение которого город по Столбовскому мирному договору входил в состав Швеции, православных храмов в нём не осталось. Поэтому под церковь переоборудовали построенную в 1692 году на Спасском острове лютеранскую кирку. Её и освятили в честь Рождества Пресвятой Богородицы, праздник которой как раз и отмечался именно 8-го (сейчас 21-го) сентября.

Богослужения в этой церкви велись до 1836 года. К этому времени, по всей видимости, из-за слабого фундамента в северной части здания появилось несколько трещин. От храма «отшатнулась» ранее составлявшая с ним единое целое колокольня. И перед городом настоятельно встал вопрос о строительстве нового храма.

Свободное место на возвышении у торговой площади нашли достаточно быстро. А к маю 1838 года были готовы планы фасадов и смета, по которой стоимость строительства оценивалась в 15852 рубля 28 копеек серебром (55 482,28 руб. ассигнациями). По общему правилу, деньги на возведение храма должны были найти сами прихожане, но для новой кексгольмской церкви Святейший синод сделал исключение и вся требуемая сумма была выделена из его бюджета.

Строительство вел местный купец Андрей Васильевич Лисицын. Как сказали бы сейчас — он выступил генеральным подрядчиком. А вот строительный надзор осуществлял автор проекта — Луи Туллиус Иоахим Висконти, прославленный французский архитектор того времени. Да-да, приозерскую Рождественскую церковь проектировал… итальянец.

Нет, никакой описки. По национальности Висконти — итальянец. Но его отец, Эннио-Квирино, министр внутренних дел Римской республики, в 1798 году, после того как на Вечный город напали неаполитанцы, был вынужден покинуть Родину и бежать во Францию. Поэтому своё профессиональное образование Луи Иоахим получал уже в Парижской Школе изобразительных искусств, где под руководством Шарля Персье он с 1808 по 1817 изучал архитектуру.

Построенные по эскизам Висконти фонтаны «Гальон» (1824−28), «Лювэ» (1835−39), «Мольер» (1841−43), «Четырех епископов» (1844) и сегодня служат настоящими украшениями улиц и площадей французской столицы. Но наиболее известное творение Луи Иоахима: гробница Наполеона Бонапарта в парижской церкви Дома инвалидов — водруженный на постамент из зеленого гранита красно-малиновый саркофаг. Но если вдруг где-то вы прочитаете, что он мраморный — не верьте. Это не так. Саркофаг Наполеона изготовлен из кварцита. Причем не простого, а очень редкого — малинового. Единственное в мире месторождение этого камня расположено на юго-западном побережье Онежского озера, неподалеку от небольшого вепсского села Шокша. Оно так и называется — шокшинское.

Этот удивительно красивый камень всегда считался символом власти и использовался исключительно для отделки и украшения наиболее значимых архитектурных сооружений. Вот таких, как саркофаг Наполеона. У нас в России малиновый кварцит можно увидеть в Зимнем дворце, Казанском и Исаакиевском соборах, Михайловском замке. Им же облицован и Мавзолей В. И. Ленина. Да и сама площадь, на которой он стоит, своё название — Красная — получила тоже благодаря малиновому кварциту. Потому что её брусчатка… Да-да, именно он. Малиновый кварцит.

Вот так в каменную симфонию приозерской Рождественской церкви органично вплелись не только франко-итальянские, но и вепсские, и карельские нотки. Шокша, хоть и вепсское село, но лежит на территории Республики Карелия.

А ведь это ещё не всё…

Я уже говорил, что планы фасадов церкви Рождества Пресвятой Богородицы были готовы к маю 1838 года. А как раз в этом году Константин Андреевич Тон (1794−1881) издал альбом чертежей каменных культовых сооружений, ставший отправной точкой возрождения форм древнерусского зодчества. Этот стиль в дальнейшем стали называть «византийско-русским». Или по фамилии его автора — «тоновским».

Одним из известнейших сооружений Константина Андреевича, возведенных в византийско-русском стиле, является московский храм Христа Спасителя. Тон, в присущей ему авторской манере, спроектировал и елецкий Воскресенский собор.

И если вдруг у кого возникнет закономерный вопрос — а какое отношение к Приозерску имеют Москва и Елец? — поясняю. Естественно, что Луи Висконти хорошо знал ампир — официальный архитектурный стиль Первой Империи. Кстати, пришедший в Россию из поверженной Франции, вместе с войсками, вернувшимися из победоносного Заграничного похода. Но разработанные Тоном типовые проекты церквей были обязательны для архитекторов, которые должны были учитывать их форму и стиль при возведении каменных культовых сооружений по всей территории Российской Империи.

Висконти и учел. Вот, например, чуть заостренный кверху, напоминающий шлем древнерусского витязя, купол Рождественской церкви. А по правилам ампира он бы должен быть закругленным. И так — во многих архитектурных элементах церкви. Повторяя форму купола, вытянуты и чуть заострены кверху арочные углубления над открытыми проемами площадки звонов колокольни, над всеми входами в церковь (западный, северный и южный фасады).

Может, приозерская церковь и получилась такой оригинальной, потому что в ней, органически и не противореча друг другу, слились ампирные и русско-византийские архитектурные элементы, а в дополнение к итальянским и вепсским ноткам её каменной симфонии добавились ещё и московские с елецкими?..

Статья опубликована в выпуске 4.02.2012

Комментарии (3):

Чтобы оставить комментарий зарегистрируйтесь или войдите на сайт

Войти через социальные сети:

  • Очень познавательно. Как часто замыливается наш глаз глядя на привычное. Поэтому спасибо вам за то, что заставляете взглянуть другими глазами на то, что в повседневной жизни вроде как незаметно.

    Оценка статьи: 5

  • И Вам, Александр, большое спасибо за такой добрый отзыв.
    Действительно, Вы очень точно подметили - "замыливается глаз". Прочитал Ваше и сразу вспомнил историю. Послали меня, еще молодого специалиста, как-то в командировку. На самый север республики. В Чупинский леспромхоз. Ну, с утра то, сё. Только часам к одиннадцати я заглянул в кабинет к директору. А надо сказать, что контора леспромхоза стояла на высоком берегу Чупинского залива Белого моря. Можно сказать прямо над заливом. А зимой светает поздно. Единственное же окно директорского кабинета выходит на залив и оно - напротив входной двери. И вот открываю я дверь и мне, прямо в глаза - ещё мягкое, розово-оранжевое тепло солнышка, самый краешек которого только начал показываться из-за дальних елей противоположного берега. И голубовато-синий, засыпанный снегом залив, ледяная гладь которого кое-где нарушена вздыбившимися торосами. И величественные, монохромные - черные с белым - ели, слева-справ от этих ярких красок по центру окна...
    Не удержался я, да и брякнул вслух - Ой, ну, у вас тут и красотищ-ща...
    Все, присутствовавшие в кабинете у директора, - а он как раз проводил какую-то летучку то ли с механиками, то ли с технологами - дружно повернулись в сторону окна. Посмотрели молча пару минут, а потом кто-то один тихонько, чуть ли не шепотом, выдохнул: "Да-аа... Красота. А мы на залив какждый день смотрим. И не замечаем ничего".