Что могут помнить дети: как Агния Барто соединяла судьбы?

Ну, со взрослыми все относительно просто, у всех есть куча знакомых, кого-то из них война могла оставить жить по старому, довоенному, адресу, тогда можно просто написать, используя такой адрес как маяк. Или, если такой вариант отпадает и родной город — в руинах, очень многие прямо на развалины наклеивали листочки бумаги с просьбой, если найдутся родные или кто-то, кто о них знает — написать либо по такому-то адресу, либо на такую-то полевую почту. Также в таких городах существовали места, в которых выжившие клеили листочки со своими именами и новыми адресами или с той же полевой почтой.

Но это для взрослых. А каково было потерянным детям?

В тяжелые времена ярче всего проявляется все хорошее и плохое в человеке. Скажем, какой-то обычный мирный счетовод какого-нибудь райкомхоза шел к немцам в управу и приносил списки соседей, кто из них был в ВКП (б) или в комсомоле, а кто прятал евреев или раненых красноармейцев, за что ему была благодарность от герра немецкого коменданта, хороший (для унтерменша) паек и должность в управе, ибо повязанные кровью не изменят никогда.

А какая-нибудь бывшая дворянка или бывший белогвардеец порой, работая в управе, доставали для подпольщиков бланки документов и сообщали о планах новой администрации города, вплоть до их провала, допросов, а потом и казни на главной площади городка.

Вообще, люди — очень сложные существа. Во времена, когда все совсем плохо, многие вроде бы «свои» оказываются подонками, а вроде бы «подозрительные» — отличными, настоящими людьми.

Ребенок, потерявший своих родных в толпе беженцев, обречен на скорую гибель. Либо под ногами взрослых, обезумевших от расстрела с воздуха, либо от голода и холода. Кто-то из детей так и погиб. Но очень многих чужие взрослые подхватили на руки и унесли от смерти. Кого-то потом взяли в семьи либо другие эвакуированные, либо местные жители, очень многие оказались потом в детдомах.

После войны было много детдомов и очень многие искали своих близких, потерявшихся в войну. Но если дети школьного возраста могли назвать свои имя, фамилию и адрес, и их записывали в детдома хотя бы под правильной фамилией, то, скажем, в блокированном Ленинграде, когда в семье старшие уже умерли от голода, а младшего несмышленыша вовремя нашли «мобилизованные» в поисковые отряды более взрослые дети и принесли в детприемник, такие попадали в Дома ребенка и через много лет даже не знали, как их звали родители. Были только придуманные наспех имена и фамилии, под которыми их когда-то в военное время зарегистрировали. И семейных воспоминаний у них попросту не было.

Ну, разве это воспоминание, если ребенок помнит, что мама завала его Котей, а на стене у кроватки висели часы с кукушкой, которая не кричала «Ку-ку», а как-то странно хрипела вместо этого…

Агния Львовна Барто написала о детях, лишенных войной семьи, поэму «Звенигород». В 1947 году поэму напечатали и она имела огромный успех у читателей. А потом к Агнии Барто начали приходить письма с просьбой оказать помощь.

Кто-то из детей войны ей написал, что хотя и был совсем крохой, но помнит, как приходил огромный папа и брал на ручки, а надет на нем был какой-то странный пиджак, темно-синий и очень мягкий, не колючий. Выходило, что даже Лёлька из поэмы тоже что-то помнит.

В 1954 году Агния Львовна сумела помочь Софье Ульяновне Гудевой найти потерянную в войну восьмилетнюю дочь Нину. Оказалось, что для этого было достаточно просто обратиться в отдел розыска управления милиции. К этому времени Нине было уже 18 лет…

После первого успеха Агния Львовна решила помочь чем может, и вплоть до конца 60-х каждый месяц 13 числа на радиостанции «Маяк» шла часовая передача «Найти человека», которую вела А. Л. Барто. Ведущая рассказывала о потерянных в войну детях и о тех ощущениях, которые у них остались от их раннего детства — в семье, до войны, до детдома. Те, кто потерял в войну своих совсем маленьких детей, слушали ее — и кто-то из них смог по отрывочным и непонятным для всех остальных домашним приметам и прозвищам опознать своих потерянных детей.

Всего за время существования передачи нашлись 927 детей — из тех, кто даже имени своего настоящего не помнил и рассказать, кто он и откуда, не мог хотя бы просто потому, что еще не умел говорить.

А потом поток писем иссяк, ибо матери уже совсем постарели, а бывшие малыши сами стали дедушками и бабушками. Я не знаю, можно ли назвать подвигом то, что сделала Агния Львовна за эти почти 20 лет, но совершенно очевидно, что это героическое дело.