• Мнения
  • |
  • Обсуждения
Ляман Багирова Грандмастер

Лики. Как Ольга Берггольц стала Мадонной блокадного Ленинграда?

Часть 1

И так, чтоб в прошлом бы — ни слова,
Ни стона бы не зачеркнуть.
О. Берггольц

Кажется, Лев Толстой определил точную и высокую планку литературного труда. Похвалив чей-то рассказ, он словно невзначай обронил: «Мастерство такое, что не видать мастерства». При внешнем «каламбурстве» этой фразы, она не так проста, как может показаться.

Мемориальная доска на доме 7 по ул. Рубинштейна в Санкт-Петербурге Фото: ru.wikipedia.org

Немногие даже великие писатели могут позволить себе такую роскошь, как безыскусную строгость и простоту в творчестве. Ольга Берггольц владела этой роскошью. Вряд ли когда-нибудь еще прозвучит голос такой глубины, такой искренности и такого трагизма.

Мой рассказ об Ольге Федоровне Берргольц — изумительном поэте и несчастнейшей женщине. Да, именно о ней — Музе, Джоконде, Мадонне блокадного Ленинграда, для которого голос Ольги, как и звук метронома, стал символом спасения, мужества и чести, негасимой веры в то, что город выстоит, что жизнь победит смерть.

Ольга Берггольц в 1930 г.
Ольга Берггольц в 1930 г.
Фото: ru.wikipedia.org

16 мая 1960 года Ольге Берггольц исполнилось пятьдесят лет. Она была против юбилейных торжеств, за которыми чувствовала фальшь. Ее долго уговаривали. Сдалась она только после просьб поэта Николая Тихонова — председателя юбилейного комитета.

Когда в черном закрытом платье на сцену концертного зала филармонии поднялась Ольга Берггольц, все встали. Тихонов приготовился читать длинный доклад. А зрители — ленинградцы, отстоявшие свой город, — безмолвно стояли. Берггольц подошла к авансцене. Отказавшись от микрофона, тихо сказала:

— Спасибо, что вы пришли, что не забыли свою Олю.

В зале воцарилась тишина. Отчетливо было слышно каждое слово:

Не искушай доверья моего,
Я сквозь темницу пронесла его.
Сквозь жалкое предательство друзей,
Сквозь смерть моих возлюбленных детей.
Ни помыслом, ни делом не солгу,
Не искушай, — я больше не могу…

Недовольно загудели партийные работники. Собрание явно отклонялось от протокола. Но прервать Ленинградскую Мадонну никто не решился.

Ольга Федоровна продолжала читать:

Дни проводила в диком молчанье,
зубы сцепив, охватив колени.
Сердце мое сторожило отчаянье,
разум — безумия цепкие тени.

Друг мой, ты спросишь — как же я выжила?
Как не лишилась души, ума?
Голос твой милый все время слышала!
Его не могла заглушить тюрьма…

— Это стихотворение, — сказала Берггольц, — я написала там, где собакам живется лучше, чем людям. Я повторяла его, как заклинание… Дорогие, еще раз спасибо за то, что вы здесь. Простите, что не плачу. Разучилась. Высохли слезы.

В президиуме облегченно вздохнули. Тихонов быстро прочитал доклад, Затем последовало массовое поздравление делегаций, говорили высокопарные слова, жали ей руку. Она стояла смущенная, не привыкшая к таким славословиям, отрешенная, и все пушила льняную прядь над огромным лбом, словно вспоминая что-то. Может быть, начало?..

Семья Берггольц с многочисленными родственниками жила в двухэтажном деревянном доме за Невской заставой, вблизи Шлиссельбургского тракта. Фамилия у Ольги латышская — от деда со стороны отца. Другой дед, со стороны матери, был родом из рязанской деревни.

Юная Ольга Берггольц
Юная Ольга Берггольц
Фото: Общественное достояние

Отец, Федор Христофорович Берггольц, окончил Дерптский университет, служил военно-полевым хирургом. Был он очень начитанным человеком, прекрасным профессионалом, обладал молниеносным чувством юмора, а мама, Мария Тимофеевна Грустилина любила поэзию и детям привила любовь к ней. Хотя отец и ушел из семьи, Ольга любила его, часто навещала и ценила его советы.

Дореволюционное детство Ольги Берггольц было самым что ни на есть буржуазным в лучших традициях дворянского усадебного быта. У нее и ее младшей сестры Марии были гувернантка и няня, сами девочки ходили в батистовых платьях и шелковых бантах в светлых косах. Девочек с детства воспитывали в почитании религиозных святынь. Оля сама активно протестовала против разрушения и разворовывания церквей, но с годами все переменилось. Нежная светлокосая девочка, словно шагнувшая из дворянской усадьбы, превратилась в пролетарскую активистку в красной косынке и с транспарантом в руках.

В год смерти Ленина она объявила отцу, что отказывается от Бога и хочет вступить в комсомол. Отказалась от прислуги, чтобы принципиально никого не эксплуатировать. Она даже скатерть отказывалась стелить на стол, считая ее пережитком буржуазного быта. Остригла роскошные светлые волосы, ведь стрижка — это и модно, и конструктивно, и современно!

И все-таки облик вечной женственности, хрупкой будущей Мадонны, властно проступал в ней, прослеживался в мягком овале лица, нежном рисунке губ и даже в остриженных волосах, льняным крылом падавших на большой лоб. Ковался новый образ — как внешний, так и внутренний. Была набожной — стала атеисткой.

И все же одно качество из прежней жизни осталось в ней неизменным. Оно же и определило характер уже новой Ольги — романтический идеализм. Была идеалисткой светлокосая девочка, зачитывавшаяся Тургеневым и Толстым, стала идеалистка-комсомолка. А. М. Горький однажды назвал ее верящей.

— Что вы, Алексей Максимович, — возразила Ольга, — я безбожница! Я давно порвала с религией.

— Не верующая, а верящая! — подчеркнул Горький.

Поэтому в годы войны она так естественно ощущала свою родность с блокадниками, чьим голосом стал ее голос. В валенках и ватнике, пошатываясь от голода, она подходила к радиомикрофону, чтобы прочитать новые стихи. Она знала: их ждут, ей верят, пока есть ее голос и метроном — город живет.

Борис Корнилов
Борис Корнилов
Фото: ru.wikipedia.org

Дважды был растоптан комсомольский романтизм Ольги Берггольц. Первый раз — когда был арестован и вскоре погиб в заключении ее первый муж, поэт Борис Корнилов. Их совместная жизнь была недолгой, они слишком быстро расстались. Их дочь Ирина умерла в восьмилетнем возрасте. Когда его арестовали, Ольга давно уже была замужем за другим. Но беда, случившаяся с Корниловым, потрясла ее.

Вскоре и ее арестовали — как проходящую по делу «Литературной группы», к которой принадлежал Корнилов. После допроса, будучи на большом сроке беременности, она попала в больницу, где потеряла ребёнка. А до этого еще на воле скончалась ее вторая дочь Майя (от второго мужа — литературоведа Николая Молчанова).

Двух детей схоронила
Я на воле сама,
Третью дочь погубила
До рожденья — тюрьма…

Лики. Как Ольга Берггольц стала Мадонной блокадного Ленинграда? Часть 1
Фото: Общественное достояние

Второй раз романтизм Ольги Берггольц был растоптан еще безжалостней. В декабре 1938 года ее опять арестовали, обвинив в подготовке покушения на товарища Жданова. В тюрьме она отсидела 149 дней — по июнь 1939-го. Она напрасно пыталась убедить следователя:

— Да ведь я — беременная баба, куда уж мне покушаться!

В воспоминаниях мемуариста Берггольц Ольги Оконевской есть рассказ Ольги Берггольц о допросах с пристрастием:

«Следователь:
— Подумайте хорошо! Вы еще можете спасти ребенка. Только нужно назвать имена сообщников.
— Нет, гражданин следователь. Я ребенка не сохраню. (И в это время кровь как хлынет…) Немедленно отправьте меня в больницу!
— Еще чего захотела!
— Называйте меня на „вы“. Я — политическая.
— Ты заключенная.
— Но ведь я в советской тюрьме».

— Понимаешь, Оля, — призналась Берггольц своей тезке, — мы должны были там держать нашу марку. И прибавила: — Меня все-таки повели в больницу. Пешком. По снегу. Босую. Под конвоем.

Только заступничество Александра Фадеева вырвало Ольгу из палаческих лап «ревнителей правды», профессией которых стало выбивать любые показания любой ценой. Но она никогда не забудет, что было с нею в заключении, с потрясающей силой будет описывать это в своих дневниках:

«Ощущение тюрьмы сейчас, после пяти месяцев воли возникает во мне острее, чем в первые дни после освобождения. Не только реально чувствую, обоняю этот тяжелый запах коридора из тюрьмы в Большой дом, запах рыбы, сырости, лука, стук шагов, но и то смешанное состояние обреченности, безысходности, с которым шла на допрос. Вынули душу, копались в ней вонючими пальцами, плевали в нее, гадили, потом сунули обратно и говорят: живи!»

Она и жила, но теперь на случай нового ареста держала в сумочке зубную щетку и круглые резинки для чулок.

Николай Молчанов
Николай Молчанов
Фото: ru.wikipedia.org

Брак со вторым мужем — литературоведом Николаем Степановичем Молчановым — был счастьем для Ольги. Он обладал такой же цельной натурой, что и она. К началу Отечественной войны Николай был почти инвалидом от ран, полученных еще на гражданской. Но когда началась Отечественная, он не стал уклоняться от работы и был направлен на строительство укреплений. Домой вернулся с дистрофией в необратимой стадии. Умер в госпитале.

Ольга посвятила ему лучшую, по собственному счету, поэтическую книгу «Узел». Она ходила к нему в госпиталь, а он почти уже не узнавал ее. И так получилось, что не смогла его похоронить. От работы на радио никто ее не освобождал. И что бы с ней самой ни происходило, она строго по графику появлялась в студии, и в эфире раздавалось:

— Внимание! Говорит Ленинград! Слушай нас, родная страна. У микрофона поэтесса Ольга Берггольц.

Это была ее идея — исполнить в блокадном Ленинграде Седьмую (Ленинградскую) симфонию Дмитрия Шостаковича. Это она со свойственной ей решимостью добилась восстановления продовольственных карточек для опальной Анны Ахматовой, после злосчастного постановления о журналах «Звезда» и «Ленинград» в 1946 году. Да и скольким людям еще помогала она после войны — маленькая ленинградская Мадонна.

Ольга Берггольц, казалось, раздавленная сыпавшимися на нее несчастьями, провидчески написала:

Когда прижимались солдаты, как тени,
к земле и уже не могли оторваться, —
всегда находился в такое мгновенье
один безымянный, Сумевший Подняться.

Она и сама всегда пыталась подняться. Над огромной болью своей и над огромной обидой. Над гибелью двух любимых ею мужчин. Над потерей всех четверых своих детей. Над издевательствами в тюрьме, после которых ей, страстно мечтавшей о детях, пришлось проститься с мечтой о материнстве. Над предательством друзей и изменой последнего мужа — литературоведа Георгия Макагоненко. Над растоптанным сапогами романтизмом. Над одиночеством.

Пыталась подняться. И поднималась. Но измученное сердце должно находить забытье хоть в чем-то. И она находила. К сожалению, как это часто бывает с творческими людьми — на дне рюмки.

Продолжение следует…

Статья опубликована в выпуске 17.06.2019
Обновлено 9.08.2022

Комментарии (6):

Чтобы оставить комментарий зарегистрируйтесь или войдите на сайт

Войти через социальные сети:

  • Дорогая Ляман, как всегда - неподражаемо, каждая фраза проникает в душу и сердце.
    СПАСИБО!!!

    Оценка статьи: 5

  • Муки героев Шекспира бледнеют в сравнении с реальной судьбой Ольги Берггольц. У неё красивое, зеркальное ИФ: Ольга -...гольц. Такие Ваши статьи надо издать сборником для нынешней молодёжи, чтоб сбить меркантильную спесь. Оценка: 5+ !

    • Сергей Дмитриев, спасибо, дорогой Сергей. Вы очень добры ко мне. Личности масштаба Ольги Берггольц нечасто встречаются в современном мире. Тем более важно о них помнить. Если я хоть немного смогла почтить ее память, то значит, трудилась не зря.

  • Помню, в школе впервые услышала это имя не от учительницы по литературе, а от учительницы по... истории - Эмилии Анатольевны Кочериной. Неплохой в общем-то человек, тогда она была более, чем категорична: "Да, Ольга Берггольц была символом блокадного Ленинграда. Но это не давало ей право вот так легко дружить с алкоголем".
    Кто, хотелось бы знать, ДАЛ ПРАВО потомкам (которые в общем-то мало знали о трагической судьбе этой женщины) обсуждать действия той, чей голос возрождал к жизни и не давал умереть блокадникам?
    Обсуждать и делать замечания всегда легко...
    А попробуй встань на это место!

    Оценка статьи: 5

    • Магдалина Гросс, вот именно! Как ты права, Магдалинушка. Судить легко - ты попробуй побывать в ее шкуре...
      Хотя, возможно, педагог все знала о ней, но она не имела права рассказывать это ученикам. Надо было прививать крепкие моральные устои и здоровый образ жизни.