Для этого в новом городе (новым городом в то время в Ташкенте и у нас в семье называлась местность от Шейхантаура до Паркетского базара) на улице Карла Маркса, напротив кинотеатра «Молодая гвардия», в магазине «Табак», он покупал пустые папиросные гильзы и несколько пачек трубочного табака. Дома табак он мелко резал, а потом специальным приспособлением набивал эти пустые гильзы табаком.
Какое же это было интересное занятие наблюдать за дедом, когда он «делал» себе папиросы, к производству которых я, как не просился, до шести лет не допускался. Первый раз сделать несколько папирос под его присмотром он доверил мне после моей болезни и операции на подбородке.
Я тогда взял специальную металлическую трубку, которая раскрывалась сверху, как бабочка, насыпал туда немного табака и защёлкнул её. На конце трубочки был скос, который вставлялся в гильзу. Я осторожно вставил трубочку в гильзу, взял специальный деревянный шток, вставил его во вторую сторону трубочки и стал изо всей силы толкать табак, находящийся внутри трубки, вперёд, чтобы он вошёл в гильзу.
Дед внимательно наблюдал за моими потугами и вначале ничего не говорил, лишь в конце заметил:
— Молодец, хорошо получается, только не спеши.
Наконец весь табак под действием штока выдавился в гильзу и я осторожно вытащил пустую трубочку наружу. Дед взял «плод моего труда» в руки, внимательно посмотрел, потом улыбнулся, довольно хмыкул и, вставив папиросу в специальную машинку, обрезал кончик папиросы, из которой торчал табак. Потом показал мне: папироса получилась такой же, как у него, чему я был несказанно рад.
С того дня изготовление папирос стало моим любимым занятием, особенно в длинные зимние вечера.
С папиросами и табаком была связана ещё одна история, имевшая место уже в 1954 году, через год после смерти Сталина. Осенью этого года деду неожиданно пришла посылка из Армении, из города под названием Берд.
Все в нашей семье очень удивились этой посылке, все, кроме деда. Получив извещение о посылке, мы вместе с ним сходили на почту и получили там ящик, обшитый материей, с нашим адресом, написанным корявыми буквами на русском языке.
Пока несли посылку домой, я просто сгорал от нетерпения, представляя себе, что там находятся какие-нибудь сладости, как было в посылке у матери Валерки Арефьева, которую прислала ей её мать из Куйбышева.
Мы пришли домой и в присутствии бабушки быстро открыли посылку. Каково же было моё разочарование, потому что там оказался табак, завёрнутый в белую тряпку, и письмо, которое дед, надев очки, тут же принялся молча читать.
Дочитал до конца, на секунду задумался, потом улыбнулся и сказал:
— Надо же, жив! Жив, курилка Ашот. Представляешь, Паша, это Ашот Карапетян мне табак прислал. Я тебе про него рассказывал. Его в наш лагерь как врага народа в начале 1933 года привезли. Молодой парень, армянин, двадцать пять лет, и «уже» — враг народа. Срок был тоже двадцать пять лет, представляете. Из них он там, на Колыме, пробыл двадцать один год и только полгода назад, после смерти Сталина, вернулся домой по амнистии.
Ашот был парень грамотный, но не русский. Потому начальник лагеря ему не доверял, как и всем другим «чучмекам», так он называл всех нерусских. Так вот, когда меня освободили, майор приказал своим подчинённым срочно найти мне замену в бухгалтерию. Ну я, конечно, тоже начал искать, чтобы быстрее домой уехать.
Одного, второго русского кандидата ему предложил, он ни в какую не соглашается. Один — вообще не бухгалтер. Другой — бухгалтер, но сидит за хищение в крупных размерах.
Тогда я предложил ему этого армянина Ашота, с которым подружился. Он мне нравился тем, что никогда не давал себя в обиду, хотя били его за это смертельным боем и русские заключённые, и нерусские.
Оказывается, он окончил кооперативный техникум в Ереване и даже поработал немного на табачной фабрике в городе Берде, где жили его родители. Там же его и арестовали по доносу соседа. Быстро осудили и сослали на Колыму в наш лагерь.
Майор, вместе с начальником оперативной части, целых два часа «пытали» его по бухгалтерской части и, в конце концов, дали «добро» на то, чтобы Ашот принял у меня бухгалтерию. Я ему её быстро сдал и ближайшим пароходом отправился на материк, а потом домой в Питерку.
Ашот тогда дал мне адрес своих родителей, и я написал им письмо, где рассказал им про сына. Написал о том, что он жив-здоров. Они очень обрадовались, и все эти годы я с ними переписывался.
Я писал им про нас, они про себя. Про Ашота они все эти годы ничего не слышали, думали, что он умер. А он выжил, потому что все эти годы работал не в шахте, а в бухгалтерии, на моём месте. Пережил там пять начальников колоний и выжил.
Сильный мужик. Сейчас ему уже под пятьдесят, вернулся в город Берд на свою фабрику и там работает. Мать его умерла, а вот жена с сыном дождалась его. Она не верила, что он умер, и потому замуж не вышла.
Ашот до сих пор благодарен мне за то, что я отстоял его и он вместо рудника остался на поверхности. Там, в руднике, за месяц умирало до десяти процентов зеков…
— Дедушка, а десять процентов — это сколько? Много? — вмешался я, слушая вместе с бабушкой деда, у которого от неприятных воспоминаний даже испарина выступила на лбу.
— Ну, представляешь Славик, в нашем лагере было пятьсот человек, и раз в три месяца нам присылали ещё партию арестованных, так что десять процентов — это пятьдесят человек. Пятьдесят в месяц! Представляешь?
— Да, представляю, — с умным видом сказал я ему, хотя, в моём понятии, даже десять уже было много.
Дед тут же написал ответное письмо своему давнему другу, и с тех пор мы стали раз в два-три месяца получать от Ашота Карапетяна посылки с ароматным армянским табаком. И получали их до самой его смерти в ноябре 1965 года. Об этом уже из Еревана сообщил деду сын Ашота — Самвел.
Дед курил много, по двадцать папирос в день, и потому мне постоянно приходилось работать на нашей «домашней папиросной фабрике», как её называла бабушка.
Но я к курению так и не пристрастился, зато мой младший брат Генка, полюбил это дело с семи лет, потихоньку воруя у деда папиросы, пока я был в школе. Как его мама потом не ругала за это, ни стыдила, ничего ни помогло, он остался заядлым курильщиком на всю жизнь.
История... По сути, Ваш дед спас Ашоту жизнь. Но... 21 год. Как это много! А если бы не амнистия, так вообще - четверть века. Четверть!!
Оценка статьи: 5
0 Ответить
1. Не в тренде смачная реклама табака. 2. С середины статья растекается на два русла: табак - лагеря, зэки, процентаж погибших.
Такие истории рассказывают любители затяжных застольных монологов.
Оценка статьи: 3
0 Ответить
"Враг народа" в 1933 году???
"Враг народа", бывший уже главбухом лагпункта к 1933 году???
Амнистия "после смерти Сталина" для "врага народа" в 1953 году??
Ох-х-х... фантазия неуемная.
Сам термин "враг народа" появился в СССР 1936 году. Уж Вики не даст соврать.
В 1953 году была амнистия для "бытовиков", со сроками до 10 лет. А массовая амнистия - только в 1956 году.
То ли автора подводит память на даты и на рассказы...
То ли фантазия мощная (на даты - точно, а на остальное?).
Оценка статьи: 4
0 Ответить
Валерий, небольшое замечание: били СМЕРТНЫМ боем.
Оценка статьи: 5
0 Ответить