Что лучше - плюшевый мишка или очки?

Тут уж без обид, но зато когда знаешь заранее, то и отзыв всегда готов: «У кого четыре глаза, тот похож на водолаза» — или ещё что-нибудь. Видят, что тебя это не трогает — быстро отстают…

Очки у меня в детстве были такие — с пружинистыми дужками и обрамлением из проволоки для круглых стекол, потом Джон Леннон с подобными на всех фото красовался. Но это уже после меня, я всё же первый такие носил…

Так и ходил себе в очках по белу свету, особенно никого не трогая и не напрягая.

Однажды, правда, Советская армия, неожиданно вмешалась в мою не совсем застенчивую студенческую жизнь. Даже по зрению медкомиссия признала абсолютно здоровым. Особо не доверяя ей, я все же захватил очки с собой, скорее на память — как талисман удачи, точно так же, как парень может прихватить с собой во взрослую жизнь плюшевого мишку, помогавшего ему преодолевать ночные детские страхи.

А носить перестал, впервые у меня не стало привычной клички. Как-то сравнялся со всеми, на мне уже нельзя было зацепить свой взгляд — такая же почти белая, выжженная солнцем, просоленная потом и невзгодами гимнастёрка. Без очков, в одном строю, видя «невооруженным» взглядом грудь четвёртого, ничем не отличающегося от меня…

Единственное, что иногда угнетало мою свободолюбивую натуру — не очень уважал долгое пребывание в противогазе, отягощенное среднеазиатской жарой. Совсем мне эта близость не понравилась, можно сказать — с первого волнующего свидания.

А поскольку очки с этим прекрасным резиновым изобретением профессора Зелинского совсем не дружат, то «очкарикам» давались некоторые послабления. Оказывается, не зря я их взял с собой, нечего им было сачковать на «гражданке»!

Тут как раз очередная полугодовая инспекторская поверка подошла. Подшили подворотнички, почистили оружие, зубы и сапоги и, покрасовавшись на плацу, выгнали машины с радиостанциями в горы.

Вошли в связь… Всё вроде ничего, остались стрельбы на полигоне.

А тогда, в начале 70-х, у нас было прелестное, можно сказать — штучное, оружие, не в пример всемирно известному «калашникову». У нас были самозарядные карабины Симонова «СКС» — прекрасный, почти музыкальный десятизарядный инструмент с поблескивающим холодным благородным блеском откидным штыком. Теперь такой эксклюзив доверен только Президентскому полку и всяким там Ротам Почётного караула.

До сих пор с ностальгией вспоминается карабин с номером ЮЮ-865 и датой изготовления — «1948 год».

На стрельбах надо было лёжа поразить две ростовые мишени и один «пулемёт». Ростовые фигуры влияли на оценку, но если оставил пулемёт целым — точно «двойка». На всё про всё полагалось пять патронов, один из которых был трассирующий.

Вся прелесть заключалась в том, что стрелять надо было в противогазах. И я, надев очки вместо противогаза, уже заранее подшучивал над своими друзьями со стопроцентным зрением — в резинке со стёклами стрелять, конечно, можно, но скорее — из автомата, а не из карабина.

Мало того что стёкла дают искажение, так ещё и потеют постоянно, как их глицерином или мылом не надраивай…

Стреляла в этот раз часть как нельзя плохо, и когда мы с другом — Шурой Яворским, последней «парой» пошли на огневой рубеж, вслед послышались малолитературные, но вполне искренние слова ротного Виктора Ефименко о том, что если сейчас будет ещё одна двойка, то часть снимут со стрельб.

«Щёлк-щёлк, бабах-бабах», — и так четыре раза в моих мозгах и плече отразились звуки стрельбы и толчки отдачи. Сбоку нёсся такой же грохот от карабина друга.

«Вот, — думаю, — какой я замечательный охотник оказался, как якут-оленевод… Все мишени завалил, ещё и один патрон остался… Куда бы ещё „шмальнуть“, чтобы патрон старшине не сдавать?»

Приподнявшись на локте и наблюдая за гордо торчащими мишенями Шуры только и успел подумать: «Ну что он медлит, сейчас же они сами упадут».

Кричу: «Шура, „мочи“!» А он мне так безнадёжно отвечает, подняв на лоб противогаз: «У меня патроны кончились…».

Падая, только и успеваю инстинктивно поймать в прицел Шурин пулемёт, одновременно нажав на спусковой крючок — пулемёту «капут», но…

Естественно, поощрения за отличную стрельбу я в этот раз не получил — всего одну ошибку допустил, но какую! Трассирующий патрон вместо первого, пристрелочного, заслал в магазин последним, а след от его пули видно хорошо не только ночью, но и днём…

Поэтому, объявив мне перед строем два наряда «за грубое нарушение установленных правил поведения на огневом рубеже», командир части побежал на смотровую вышку, к начальству…

Радиорота, распущенная после построения покурить, заинтересованно обсуждала, затягиваясь дымом дешевых сигарет — заметили с вышки дымный след по чужой мишени или нет?

Проверяющие на вышке оказались в тот раз «правильными военными» и то ли чтением Уставов увлеклись, то ли уже чего закусывали… Не заметили ничего.

Часть выполнила боевую задачу, отстрелявшись на «троечку», но могло-то быть гораздо хуже!

Дальше было как обычно — «наказание невиновных и награждение непричастных».

Тем, кто хорошо стрелял, объявили благодарность. Мне — «снять ранее наложенное (полчаса назад) взыскание». Бывают и не такие истории из жизни…

Назад ехали, я думал: «Хорошо, что взял с собой очки… Вроде и плюшевый мишка — память хорошая, но чем бы он мне помог на огневом рубеже… А Шуре… А роте… А вот очки — это да! Это сила…».

Почему-то подумалось, что Пьер Безухов тоже, небось, не просто так весь роман в очках проходил. Хоть и не было тогда противогазов, но Лев-то Николаевич явно что-то знал наперёд…