• Мнения
  • |
  • Обсуждения
Елена Гвозденко Грандмастер

Когда отверзаются небеса?

Новелла о крестьянском быте, вере в Бога и силе молитвы

Михаил Шибанов, «Крестьянский обед», 1774 г. Фото: artchive.ru

В Сочельник дед Аким поднялся затемно. Перекрестился на иконы, накинул старый тулуп и вон из избы. Подхватил ведра, что стояли у бани, и засеменил к реке. Жена Акима, бабка Матрена, уже месяц с печи не слезала, одолела ее хвороба, да такая, что иссушила некогда крепкое тело, источила душу.

«Ничего, я тебя целебной водичкой обмою, напою отваром, будешь лучше прежней», — старик в последнее время постоянно вел разговоры со своей Матрешенькой. Сноха Аксинья, заслышав его бормотание, лишь усмехалась.

«Тятька тоже плох, — шептала она супругу, коренастому Николе. — Ишь, бурчит и бурчит. Мамка уже не слышит ничего, того и гляди дух испустит, а он все бормочет. Как бы совсем умом не тронулся».

Никола с тревогой поглядывал на отца, но молчал, не перечил, не принято. А старый Аким все говорил и говорил, будто хотел разговорами удержать отлетающую душу жены.

Прорубь подмерзла, пришлось багром разогнать тонкий лед. Домой шел долго, останавливался, сердце выпрыгивало из груди. Аким крестился, твердил молитву и с надеждой смотрел на светлеющее небо, украшенное алой полоской рассвета.

У калитки поставил ведра, оперся на забор. Просыпалась деревня: хлопали калитки, гремели подойники, над крышами поднимались столбики дыма. Сочельник — тихий день, все ждут, готовят угощения, прибирают избы.

Аксинья хлопотала у печи, покрикивая на меньшую сноху, молчаливую Лизавету.

«И какую власть взяла в нашем доме вздорная баба. Поднимись, Матренушка, заест она домашних», — ворчал старик, не обращая внимания на Аксинью. Та лишь глазами жгла.

А старик, пристроив к печке принесенное ведро, продолжал: «Разве так мы тихий день начинали? Бывало, на молитву всей семьей вставали, а уж потом каждый по своим делам шел. И не было никому ущемления, хоть ты бойкий, хоть ты тихий. Изживет глупая баба меньшого нашего сынка с молодой невесткой. Помяни мое слово, изживет. Не время нам помирать».

— Никола, а Никола, не слышишь, как жену твою честят? — не выдержала старшая сноха.
— Промолчала бы ради праздника, отец не в себе, от горя тронулся, — подал голос Никола.
— А я должна сносить? Эх, тятька, тятька, гну на вас спину без всякой радости — дом, хозяйство на мне, а слышу лишь упреки.

Но старый Аким будто оглох, залез на печку к Матрене, обтер тряпицей ее пожелтевшее лицо, прибрал под платок выбившиеся седые пряди и стал на ощупь перебирать пучки трав, что висели над печкой.

«А помнишь, Матренушка, — продолжил дед, запаривая травки, — колядовать бегали с девицами? Бойкая ты была, веселая. А уж пела! Я тебя тогда и заприметил. В глаза твои глядел, а видел звездочки небесные. Внученька Даренушка вся в тебя, да только судьбинушку ей готовят горькую».

— Что ты несешь, старый, просто слада никакого нет! Что ты девку-то тревожишь? Вот ведь леший, право слово. Не смущай Дарью, не пущу ее за Ивана, вот мое слово материнское. Не пара они!

Дарьюшка, хлопотавшая у кадки с тестом, тайком утирала выступившие слезы.

«Видишь, Матренушка, совсем без тебя порядка не стало. И в былые времена родители без совета не венчали, а тут насильно девку сватают. Да за кого? За Кузьку непутевого. Хозяйство у них, конечно, справное, да только сам-то этот Кузька — пропащий парень, в трактире больше времени проводит, чем за работой. Помяни мое слово, наплачется дитятко наше. Слепое сердце у нашей Аксиньи. Слепое и до денег жадное. Вон и Ваську из родного дома, от молодой жены на заработки отправили. Где теперь сыночек наш младшенький? Обещал до праздника воротиться».

Аксинья, между тем, заходилась в крике. Никола, виновато шмыгнув носом, отправился во двор. Тихая Лизавета, наскоро одевшись, пошла за водой. Только Дарьюшка все месила и месила рождественское тесто, обильно поливая его слезами.

Аким все хлопотал, все теребил полуживое тело жены, обтирал, давал пить из ложечки. И говорил, говорил… Лишь временами, будто очнувшись, смотрел долгим взглядом на образа, шепча молитву.

К вечеру собрался в соседнюю деревню на праздничную службу.

— Отец, так я запрягаю, вместе поедем.
— Нет, сын, я пешком.
— Так три версты, а ты уже не молод!
— К Богу дорога долгой не бывает. Езжайте, я дойду.
— Батька, мороз, аж дух стынет.
— Ничего, дойду потихоньку.

Перед уходом подозвал Даренку, что-то пошептал ей на ухо, подхватил узелок и отправился узкими скрипучими тропками. Старик часто останавливался, успокоить дыхание, посмотреть на темнеющее небо, перекрестить лоб и прошептать еле слышно: «Прости, Господи».

У околицы соседнего села остановился, тяжело осел в сугроб и поднял голову. Прямо над ним сверкала огромная Рождественская звезда.

«Господи, — взмолился старик, — сегодня волшебная ночь, ночь, когда небеса отверзаются, чтобы слышать нас, грешных. Об одном лишь прошу: продли век моей Матренушке, нет жизни мне без нее! Рушится дом, темнота приходит. Дай сил моей любушке, дай сил наладить, на добро наставить. Совсем худо стало в доме».

Замолчал Аким, будто собираясь с духом, а потом произнес: «Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума, в нем бо звездам служащии звездою учахуся Тебе кланятися, Солнцу правды, и Тебе ведети с высоты Востока. Господи, слава Тебе!»

Старик долго творил свою молитву, не сводя глаз со звезды. Холодное мерцание успокаивало, вселяло надежду.

После службы старика до дома подвезли соседи, Никола вместе с Аксиньей отправились праздновать к куме, подружке снохи, матери «непутевого Кузьки».

В сенях деда встретила Даренка, оставшаяся с больной бабкой.

— Деда, деда, бабуля проснулась. Кутьи поела, взвару выпила.

Матрена сидела на печи.

— Вот и ладненько, вот и хорошо, — заплакал Аким. — Знать, не такой я грешник, услышал Господь молитву мою.
— Дедушка, неужели сбылось?
— Конечно. Всего две ноченьки в году, когда открываются Врата Небесные, — под Рождество и Новый год. Только просить надо о том, что очень важно, о том, что просит твое сердечко.

Никола с Аксиньей вернулись на следующий день, тихие, смурные.

— Говори своему Ваньке, пусть сватов засылает, не быть Кузьке моим зятем.
— Ты, тятенька, Аксинью не трожь, поругалась она с кумой.

«Сбывается…» — пропела Даренка деду.

Что еще почитать по теме?

Какой праздник самый хороший?
Что может кукла счастья? Новогодняя история
Как в крещенский вечерок девушки гадали? Личные впечатления

Статья опубликована в выпуске 23.12.2017
Обновлено 21.07.2020

Комментарии (2):

Чтобы оставить комментарий зарегистрируйтесь или войдите на сайт

Войти через социальные сети: