Что такое «Акуна матата»? Карибу ту Кения!

Я успела на самолет, летящий в столицу Кении за десять дней до того момента, когда все рейсы в аэропорт Найроби были отменены из-за серии терактов. Так что всех острых ощущений мне испытать не удалось. Зато пришлось столкнуться со многими другими явлениями и моментами, скажем так, одновременно и будящими воображение и заставляющими радоваться, что живешь не в этой прекрасной стране.

«Karibu» на суахили означает гостеприимный, «Jambo» — добро пожаловать. Но не так уж просто пожаловать в гостеприимную Кению — визы выдаются только теми странами, в которых есть кенийские посольства или консульства. Гражданам нашей державы визы при наличии серьезных причин и удостоверяющих это документов, ставятся в паспорт прямо в аэропорту Найроби.

Для получения визы мне пришлось делать обязательную для многих африканских стран дорогостоящую прививку от желтой лихорадки. Еще желательно было бы пройти курс профилактики от малярии, но я не рассчитывала на то, что за четыре дня мне удастся побывать в каких-либо опасно привлекательных местах. Даже репеллентов от москитов не взяла. И правильно сделала, средства от наших доморощенных комаров их африканским сородичам не указ.

В Кению я летела по приглашению известной всемирной женской организации. Ежегодные «отчетные» собрания в ней проводятся каждое лето, обычно в каком-то европейском городе. Но в этом году, чтобы поддержать морально и финансово африканских леди, которые только в 90-х вошли в эту федерацию, вовлеченные своими бывшими доминионами Францией, Англией и Голландией, решено было провести ежегодный митинг в Найроби. Сбор более сотни гостей давал возможность местным членам федерации, занятым в туристическом, гостиничном бизнесе или занимающимся арт-творчеством и рукоделием, получить хорошую прибыль.

В кенийском аэропорту никаких неожиданностей с визой не возникло. Я подготовила все бумаги и, следуя советам бывалых людей, была одета во все серенькое и мятенькое-бомжеватенькое, что было совсем не трудно после 13-часового перелета. В глаза таможенника смотрела честно и без всяких там приветливых улыбок. Но той, похоже, было чихать и на мой паспорт, и на справку о желтой лихорадке, и на мои анкетные фотографии, и на мой вид. Пятьдесят долларов за визу — и штамп шлепается на чистую страничку.

Еще одну задержку вызвало заполнение анкеты о состоянии здоровья. В связи с эпидемией ASP во многих аэропортах прибывших заставляли заполнить специальные формуляры: температуру, наличие насморка, кашля и прочее вписать в один столбец, а по отбытии — заполнить, соответственно, второй столбец. Чтобы показать, что ничего нового за время пребывания не подхватили. И вообще, что вы еще живы.

В мае в Кении стояла зима и начинался сезон дождей. Через полчаса ожидания я и еще четверо прилетевших этим рейсом участниц конференции были грязны и мокры, и, садясь в развалюху, наконец, присланную за нами из отеля, попытались попенять на дождь и на задержку водителя.

Но мы тут же поняли, что дожди в Африке благословенны, так как бывают очень редко. А насчет того, чтобы «побыстрее» — так с этим понятием тут вообще не знакомы. «Акуна матата» — «Не бери в голову, не дергайся» — вот приблизительный перевод самого популярного здесь выражения. Я вскоре поняла, что без «аккуна матата» здесь не проживешь.

Пятизвездочный «Сафари Парк Отель», в котором жили участники, был расположен в самом знаменитом найробийском национальном парке.

В туристических проспектах его называют кенийским раем. Отель представлял собой многочисленные бунгало, построенные в традиционном африканском стиле, но со всеми мыслимыми удобствами. И дополнительной экзотикой, входящей в стоимость номера. Так, душ я часто принимала в компании с симпатичной ящерицей с выпученными глазами, глядящей на меня со стены. Я так и не разобралась, какого она пола.

Другим участницам конференции повезло не меньше — они находили на постелях или на телефоне очень крупных улиток. Сгонять их было нельзя — считалось, что улитки приносят счастье (как у нас пауки). Поэтому простыни с улиточным урожаем осторожно вручали горничным, а к телефону предпочитали вовсе не прикасаться.

Однажды я проснулась с огромным красным пятном на переносице и в ужасе спросила хорватку Вишню, свою соседку по номеру, что она думает по этому поводу. Вишня, очень спокойная и уравновешенная дама, невозмутимо сказала, что скорее всего у меня пищевая аллергия, и это неудивительно, так как чуть ли не каждый день мы дегустировали какую-нибудь экзотику вроде верблюда, зебры, газели и.т.п.

Не говоря уже о фруктах: самым диковинным для меня оказался мини-арбуз величиной с виноградину, такой же зеленый и снаружи, и внутри. Но на вкус — арбуз арбузом. Так что аллергия была бы вполне объяснима, но я боялась худшего.

В середине дня я столкнулась с Вишней на одном из бесконечных кофе-брейков. «Теперь ты больше не похожа на африканскую принцессу», — невозмутимо произнесла она, глядя на мой лоб. Краснота прошла, как будто ее и не было. Наверное, что-то проползло по моему лицу ночью…

В парке отеля мы жили как в своеобразной люкс-резервации: сытно, роскошно и спокойно. «Огни большого города» Найроби светили где-то вдалеке. И слава богу. Хотя в справочниках слово «Найроби» и подается как «зеленый город под солнцем» и один из наиболее экономически развитых и быстрорастущих на черном континенте, ходить в город даже днем без сопровождавших местных не рекомендовалось. Нищета в стране ужасная, и сарафанное радио передавало из уст в уста страшилки об отрезанных пальцах с кольцами и ушах с серьгами.

Одна участница рискнула посетить центр столицы в сопровождении местной дамы-организатора. Та отгоняла налетавших, словно мухи, попрошаек и воров и советовала носить сумочку… на животе под юбкой. И не слишком близко подходить к стенам домов: из окон высовывались руки, норовившие схватить очки, бусы, гребень — все, что плохо лежит (в данном контексте, висит).

Высоких домов в городе практически нет. Самое высокое здание — 16-этажный отель. В основном архитектура представлена одноэтажными домиками, скорее лачугами, с номерами или надписями. Надпись чаще всего нацарапана гвоздем по железу. Если это лавка, на ней написано: «Мама» или «Бвана», в зависимости от того, кому она принадлежит, женщине или мужчине. К слову, «мама» и «бвана» — обращение к уважаемым людям, к остальным обращаются просто по имени.

Но в остальном Африка в зимнюю пору, да еще в период дождей, действительно, зелена и прекрасна. Поэтому многочисленные объявленные туры, несмотря на сверхдороговизну, собрали немало народу. Еще бы, в Африку за свой счет приедет не каждый, и если милостью божьей (и женского движения) ты уже здесь за их счет, просто грех не воспользоваться возможностью посетить, например, парк Рифт Вэлли и озера Накуру и Найваша. Слонов в этом туре нам не обещали, они водятся в южной части страны, но носорогов, буйволов, газелей и других тропических животных — в огромном количестве.

Рано утром, горя от нетерпения, увешенные рюкзачками с водой, планшетами и фотоаппаратурой, десять участниц фото-сафари нетерпеливо приплясывали в ожидании машины и водителя. Вишня и я особенно торопились — зная африканские темпы, мы рисковали не успеть на вечерний рейс на Амстердам. Остальные хотели бы к шести вечера отправиться на бал по случаю открытия нового женского клуба в Найроби.

И, как оказалось, волновались мы все не зря. Местную хозяйку турагентства, отвечавшего за все, невозможно было найти днем с огнем — накануне ей дала жару чуть не опоздавшая из-за нерасторопности персонала на свой самолет болгарка, и еще пара норвежек имели к ней свои претензии. Машина с водителем появилась спустя три часа после объявленного часа. Все остальные леди, собравшиеся на трехдневное сафари в Бомбасу, к побережью Индийского океана, и летящие вертолетами в Эльдорет, и даже решившие ограничиться посещением городского парка и железнодорожного музея, отправились еще позже нас.

«Акуна матата! — весело воскликнул наш водитель. — Меня зовут Фред. Все будет прекрасно!» Фред был обаяшкой, и под его веселую болтовню на бойком английском мы двинулись в путь. Заповедник находился в двух часах езды от отеля.

По дороге Фред норовил остановить джип у каждого ларька, торгующего местными, почти везде одинаковыми, сувенирами: слониками, жирафами из черного и эбонитового дерева (о черном, правда, говорили, что все изделия — подделки, выкрашенные специальной краской), украшениями в масайском стиле, масайскими клетчатыми пледами-накидками, циновками и яркими шалями из ткани, напоминающей сатин, пакетами с кенийским кофе.

Мои соседки — фото-охотницы — не могли удержаться и устраивали бешеный торг к великому удовольствию продавцов и водителя, получавшего свои комиссионные. Слоники, пледы и бижутерия скупались в огромном количестве, после чего, довольные и расслабившиеся, мы ехали дальше.

Когда я увидела надпись на воротах заповедника, я чуть в обморок не упала. Стоимость билета, разрешающего въезд на транспорте и фотографирование животных, была в пять раз ниже той, которую я заплатила темнокожей хозяйке местного турагентства. Даже если приплюсовать машину и Фреда, мы точно могли бы сэкономить раза в три, если бы обошлись без посредников. Другие леди из более благополучных стран только вздохнули: «Акуна матата».

Мы подняли верх — выходить из машины в заповеднике запрещалось, а из образовавшейся амбразуры можно было смотреть на красоты природы и животных и фотографировать их. Пока Фред, строго наказавший закрыть все окна, покупал билеты, нас начали нахально атаковать бабуины всех размеров, от XS до XXL. «Бабу, о, какой чудесный бабу», — умилялись леди и дружно щелкали фотоаппаратами.

Чудесный бабу, сидевший прямо на зеркале бокового обзора, протянул одну лапу к камере, другую к очкам ближайшей из пассажирок — приказание Фреда пассажирка не выполнила. Пока мы дружно сражались за камеру, подоспел рассерженный водитель. «Кого вы хотите в качестве шофера, Фреда или бабу?!» — грозно спросил он. И мы рванули к воротам заповедника. Очки в качестве трофея пришлось оставить семье бабуинов. Как тут не вспомнить дедушку Крылова?

А дальше… дальше красота саваны завораживала настолько, что мы забыли обо всех неприятностях и даже о вечернем отлете. Савана была не желтой, как обычно, а изумрудно-зеленой, какой ее можно увидеть только в сезон дождей. Всего в нескольких десятках метров мирно паслось стадо буйволов, прыгали легкие газели, козлики Томпсона, ощипывали кусты черно-белые зебры с еще коричневыми детенышами. Одиноко лежал в густой траве белый носорог, а проехав еще пару километров, мы встретили его черного сородича. Тут царили мир и покой, изредка нарушаемые любителями фото-сафари. Апофеозом поездки было озеро Накуру, которое издали казалось сине-сиреневой дымкой.

Приблизившись, я поняла, что этот эффект создавали сотни розовых фламинго, ловящих рыбу в километре от берега (в целом в Африке насчитывается более 2 млн. этих красивейших птиц). Весь берег был усеян скелетиками маленьких рыбешек и розовыми, иногда даже кроваво-красными, перышками птиц. Здесь нам разрешалось выйти, и я собрала целый букет из розовых перьев в качестве сувениров. Вечером прополощу их в шампуне и раздарю друзьям. Бесплатно и изысканно.

Неожиданно резко потемнело, и, прыгая не хуже газели, наш джип понесся из парка. О посещении входящего в стоимость тура озера Найваша речи уже не было. В Найроби Фред яростно сражался с потоками воды и сумасшедшими водителями, из-за ливня отменившими все правила движения. Навстречу по колено в воде двигались толпы горожан. И мы с Вишней с ужасом поняли, что будет немыслимой удачей, если мы успеем на свой вечерний рейс.

…На регистрацию я стояла в очереди последней. Двигающийся, как муха в меде, местный служащий прославленной фирмы KLM, не торопясь, прилепил к моему чемодану лейбл. Приученная за эти дни к африканским темпам и всеобщей необязательности, я спросила, собирается ли он приклеить соответствующую наклейку к моему посадочному талону, чтобы я смогла получить багаж в Борисполе. Начавший уже задремывать чиновник встрепенулся, пошарил руками по столу, но ничего подходящего не нашел и счел наиболее удачным порыться в стоящей рядом корзине для мусора. Авось найдется что-то похожее.

Корзина была полна бумаг и этикеток, а до конца посадки оставались считанные минуты. Мой совет пойти поискать мой чемодан на конвейере и напечатать новый лейбл, вызвало настоящий шок: двигаться, оторваться от насиженного места — никогда! Он снова яростно переворошил огромную корзину. «Кажется, это ваш, мадам», — неуверенно произнес он. Определить наверняка было трудно и некогда, но вес мне подходил.

В салон самолета я влетела, отчаянно улыбаясь черным и белым стюардам, и упала на свое место. Черт с ним, чемоданом, я предусмотрительно застраховала багаж на тысячу баксов, а его содержимое не стоило и ста…

«Акуна матата» и прощай, Африка!