Кто мог стать прообразом Миледи де Винтер из «Трех мушкетеров»?

В качестве прототипа демонической Миледи де Винтер (она же Анна де Бейль, Шарлотта Баксон, графиня де Ла Фер и баронесса Шеффилд), героини «Трех мушкетеров» Александра Дюма, обычно называют некую Люси Хей, графиню Карлейль (1599−1660 гг.) — отставленную любовницу герцога Бекингема, из ревности ставшую агентом кардинала де Ришелье. Именно она по поручению коварного министра срезала несколько подвесок с камзола герцога Бекингема (эпизод, описанный в романе Дюма).

Между тем существует еще один возможный прототип Миледи — женщина, описанная на страницах «Мемуаров графа де Рошфора» (того самого врага д’Артаньяна из романа Дюма), написанных, впрочем, не самим графом, а литератором и авантюристом Куртилем де Сандрасом (он же был и автором «Мемуаров мессира д’Артаньяна», использованных Дюма в качестве источника своей книги).

Заметим, что граф де Рошфор из мемуаров мало чем напоминает того злого демона, каким он предстает на страницах «Трех мушкетеров», хотя он действительно был агентом кардинала Ришелье.

В своих «Мемуарах» Рошфор описывает следующую историю.

Его отец после смерти жены в результате того, что сейчас назвали бы ДТП (которые в эпоху гужевого транспорта случались не реже, а возможно, даже и чаще, чем сейчас), снова решил жениться.

Ему предложили несколько невест из лучших семей Парижа, и, пожелав увидеть их, прежде чем обручиться, он не нашел ни одной, которая пришлась бы ему по сердцу.

Вскоре к «жениху в поиске» явился родственник, парижский кюре, и объявил, что:

…нашел то, что нужно: красивую девушку, юную, стройную, богатую, добродетельную и достойную, в общем, по словам кюре, — настоящее сокровище для нашего века, который все больше и больше погружается в пучину порока.

Священник добавил, что настанет день, когда девушка получит двадцать тысяч ливров ренты в наследство от отца. Помимо этого, ей со временем достанется и наследство матери.

Кюре отвез жениха в монастырь, где жила невеста, и тот «вышел оттуда в таком воодушевлении, что пожелал довести дело до конца без всякого промедления».

Замечу, что у французов есть свой аналог русской поговорки «Поспешишь — людей насмешишь»: Mieux vaut bonne attente que mauvaise hâte. Судя по всему, отец Рошфора не знал ни русской, ни французской версии. Тем не менее он все-таки написал письма друзьям, которые жили неподалеку от места, где, как утверждали, находилось поместье, принадлежащее семье девушке.

Те ответили, «что мадемуазель чрезвычайно добродетельна, богата и выезжала в Париж лишь по делам религии (Рошфор так и не объясняет мотивов, которыми руководствовались друзья отца, предоставляя подобного рода сомнительную информацию), — и тогда он женился на ней, воображая себя счастливейшим из мужей».

Напомним, что, в отличие от него, влюбленный граф де ла Фер, он же Атос из «Трех мушкетеров», даже не пытался выяснить прошлое своей невесты.

Около трех недель продолжалось его счастье; и юноша не расточает любовнице столько пылких ласк, сколько он дарил их новой супруге. Он водил ее на балы, в театр, гулял с нею по набережной, а если ему и приходилось оставить ее на часок, то возвращался он с поспешностью, для супруга поистине непростительной. Такая привязанность вызывала всеобщее удивление, однако он на все расспросы отвечал одно: с его женой-де нельзя обращаться так, как с другими женщинами, ведь в ней нет ничего такого, что вызывало бы отвращение.

Прямо скажем, странно звучащий аргумент — ну, или по крайней мере перевод.

Он подарил жене роскошный экипаж и наряды, достойные ее красоты, но они нисколько ее не радовали, и порой на лице ее отражалась такая глубокая печаль, что отец мой был сильно этим удручен. Всякий час и всякую минуту он спрашивал ее, не нуждается ли она в чем, и уверял, что одно лишь ее слово — и тот, чьим сердцем она овладела столь крепко, не откажет ей ни в чем.

Идиллия, впрочем, омрачаемая необъяснимой печалью молодой жены, которая все больше начинала тревожить мужа, продлилась недолго, и…

…однажды, лаская ее, он вдруг нащупал у нее на спине, под складками рубашки, нечто его удивившее.

Жена ужасно напугалась, и супругу удалось сорвать с нее рубашку, только применив силу, после чего он увидел…

отчетливое клеймо в виде цветка лилии на спине, из чего был вынужден тут же заключить, насколько заблуждался насчет достоинств своей жены.

Обманутый супруг был так потрясен, что воскликнул:

- Что ж, мерзавка, вас следовало бы повесить, и, если справедливость не восторжествует, вы непременно умрете от моей руки!

Впрочем, он не пытался, подобно впавшему в аффект графу де ла Фер, привести свою угрозу в исполнение, а стал действовать другим путем.

Кюре, сосватавший родственнику «невесту с гнильцой», ссылался на то, что его самого обманули. Еще один священник, бывший когда-то адвокатом, посоветовал Рошфору добиться признания брака недействительным на том основании, что невеста указала не настоящее, а мнимое имя.

Обуреваемый жаждой действия отец Рошфора помчался во Дворец правосудия и разыскал там адвокатов, посоветовавших ему заручиться поддержкой друзей, которая может понадобиться ему в том случае, если девица сама заручится чьей-то помощью (спрашивается, а зачем тогда были нужны сами адвокаты?). И действительно, вскорости у его супруги отыскался некий заступник, влиятельный и энергичный.

К несчастью для Рошфора-старшего, оказалось, что его невеста подписалась в брачном договоре своим настоящим именем: ее действительно звали Мадлен де Комон. Она лишь выдумала, что отец ее дворянин, а мать — знатная дама, тогда как в действительности он являлся простым мельником, а его жена, соответственно, мельничихой. (Как же тогда быть с дворянской приставкой «де» — или она не принималась судьями в расчет?)

Одураченному мужу посоветовали дать мошеннице-жене отступное. Ему, по вполне понятным соображениям, крайне не понравился этот вариант, однако в конце концов пришлось согласиться на это. Надо было договориться о цене. Французы — народ экономный, и, проявив настойчивость и прибегнув к шантажу, шевалье удалось сбить цену с двух тысяч экю до одной (что, заметим, тоже являлось весьма значительной суммой).

Родственники полагали, что эта история «придаст моему отцу житейской мудрости, — пишет шевалье де Рошфор, — но тот, едва избавившись от одних хлопот, собрался ввязаться в другие».

Как видим, в этом рассказе фигурирует и женитьба дворянина на девушке, которая оказалась не той, за кого себя выдает, и клеймо в форме цветка лилии, и угроза повешения — впрочем, так и оставшаяся словами. Есть в ней даже священник — который, правда, не выдавал себя за брата девушки, как в романе Дюма, но вполне мог оказаться ее любовником судя по тому, с каким пылом он радел за интересы прекрасной мельничихи.

Заметим, что на этом похождения незадачливого вдовца не закончились. Он снимал жилье в Париже у богатого торговца, который имел дочь 19−20 лет, «не слишком привлекательную, но превосходно сложенную» (судя по всему, именно это обстоятельство сыграло решающую роль). И хотя девушка не была дворянкой, он решил жениться, тем более что за ней давали хорошее приданое.

Бдительная родня не дремала, и кузен отца, случайно (?) узнал, что у этой девушки уже есть ребенок, которого она нагуляла от слуги ее отца. Мало этого, про нее рассказывали, что она «дошла до того, что чуть ли не каждый день появляется в публичном заведении», расположенном неподалеку, надеясь, что об этом никто не узнает (сюжет «Дневной красавицы» Луиса Бунюэля?).

Жених ответил, что «это все злословие и чистой воды ложь», и несмотря на протесты родственников подписал брачный договор с невестой. Все-таки его уговорили проверить, насколько правдивы слухи о его будущей жене. Граф поселился напротив «веселого дома» и стал тайно наблюдать за его жизнью. И уже на следующий день он увидел, как его невеста тайно прокралась в притон.

Но он все еще не хотел или не мог в это поверить. Чтобы рассеять «проклятую неизвестность», он явился в «почтенное заведение» как клиент, и к нему тут же привели какую-то девицу (похоже, что слежка имела свои приятные стороны). Щедро заплатив за услуги, он пришел снова, уже в качестве почетного гостя, и потребовал, чтобы ему показали «наилучший товар»; и тут-то привели ему «ту, кого он хотел, а точнее — вовсе не хотел там видеть».

Судя по всему, отец Рошфора до последней минуты не верил, что его суженая являлась блудницей, поэтому был потрясен до глубины души. Помимо моральных страданий, он снова понес финансовый ущерб, поскольку уже подписал брачный контракт, и родственники невесты через суд взыскали с него три тысячи франков.

Впрочем, «привычка жениться» была неискоренимой, и он взял новую невесту, на этот раз дворянку. Вроде бы этот брак оказался более долговечен, но для автора мемуаров, Рошфора-младшего, новая жена отца стала злой мачехой из сказки и вскоре выжила его из дома.

На мою беду, он женился-таки на одной девице-дворянке из наших краев — и тут, как я уже говорил, у меня появилась мачеха, и притом самая злая из всех, каких только можно вообразить.

Быть может, граф Рошфор из «Трех мушкетеров» стал злым человеком потому, что у него было тяжелое детство?

Возможно, его мачеха и стала прообразом Миледи. Легко предположить, что, рисуя ее образ, Дюма к лилии на спине первой жены Рошфора-старшего добавил распущенность второй и злобный нрав третьей. И таким образом характер Миледи начал приобретать черты, знакомые всем поклонникам творчества великого писателя.