Наши люди. Что значит жить, как все?

Уловив в их слегка испуганном взгляде робкую, немую просьбу присесть рядом, я жестом руки и коротким «Прошу» дал им понять, что я вовсе не против их компании — я не узурпировал всю скамейку для собственного уединенного удовольствия.

Обеим далеко за семьдесят или даже ближе к восьмидесяти. Две обычные бабушки. Одна — больше вида интеллигентного, с манерами осторожного бухгалтера или учительницы средней школы. Другая — вида больше самого простого, в прошлом, возможно, какая воспитательница детсада или доярка в колхозе.

Они, охая, присели рядом на скамейку и принялись по-старчески громко обсуждать то, что обсуждают все бабушки. Детей, внуков, огурцы и квашеную капусту. То, о чем в основном говорят все люди. Дела житейские.

Волей-неволей мне пришлось стать слушателем их диалога. Я уже собирался уезжать, когда одна из старушек, та, что поинтеллигентнее, в сердцах и с горечью в голосе заметила:

— Но продавщица меня расстроила. Нахамила снова. Аж поджилки трясутся, — голос «бухгалтерши», казалось, действительно дрожал.

— Да, и рожа злая такая, как у мегеры, — ответила ей та, что была похожа на доярку. — Это после того, как ты попросила другую головку капусты. И зачем тебе столько капусты, квасить ее, что ли, собираешься?!

— Зачем, зачем. Может, и квасить. Про запас! Но эта продавщица — хамка страшная. Так неприятно, — снова выдохнула «бухгалтер».

— Да уж, грымза невоспитанная, — с горечью заключила «доярка».

— А вы возьмите и попросите «Книгу жалоб и предложений»! — не удержавшись в роли невольного слушателя, неожиданно для обеих я врезался в их громкий диалог. — Без скандала, аккуратно, без шума и пыли, когда вам нахамят в следующий раз, потребуйте Книгу. Они обязаны вам дать по первому требованию. И сделайте аккуратную запись. Они обязаны будут отреагировать и дать вам письменный ответ.

— Вы думаете? — засомневалась «бухгалтер».

— Если вам хамят и, как я вижу, не впервые, и вам неприятно, у вас есть право и возможность защитить свои права потребителя и перевоспитать хама. Культурно и без нервов. Вам ведь нахамили, как я услышал?

— Да, знаете, так неприятно! Я ей: «Пожалуйста, дайте другую». А она: «Чего перебираете, все таскаетесь, вместо того чтобы дома сидеть»… У меня аж сердце заболело, — пожилая интеллигентка морщинистой рукой потрогала где-то в районе сердца.

— Если неприятно, тогда проучите обидчика, а не страдайте напрасно. Они привыкли нам хамить, это тяжелое наследие советских времен. В кабинетах, на работе, в магазинах… Про сервис не слышали. Про воспитание тоже.

— Ой, ну как-то неудобно, — «бухгалтер» снова заводила рукой в области сердца.

— Какое-то время назад я стал свидетелем того, как нагрубили такой же, как и вы, пожилой даме, в очереди. Она вместо простой воды взяла минеральную. И захотела сделать возврат. Ну, не увидела вовремя, ошиблась. Так кассир на нее просто вызверилась, стала при всех кричать. Я вступился, сделал замечание. Перед бабушкой извинились. И, полагаю, вряд ли там дальше хамили.

— Да, жалко вас с нами не было! — воодушевилась «доярка». — Но мы не умеем. Неудобно как-то.

— Вы — люди советских времен. Вас научили терпеть откровенное хамство, вот вы по привычке и терпите. А зачем? Ну надо же как-то меняться, отстаивать свои права.

— Да уж…

— Я много где был. Мало где хамят так, как у нас. Хамство — наше изобретение. Когда с легкостью переходят личные границы и оскорбляют. Но и у нас есть оружие: Книга жалоб или вызов администратора. Без нервов и скандалов. Почему вы ими не пользуетесь? Почему плывете по течению всю жизнь?

Бабушки явно засмущались моего напора. Было видно по их неловкости и смущению, что они готовы и дальше, как всю свою жизнь прежде, терпеть унижения на работе и в магазине, у начальника и дома. По извечной нашей традиции терпеть, молчать и избегать любых конфликтов. Потому что «неудобно как-то».

Мимо с громкими разговорами, совсем не «убавляя звука», прошла компания молодых людей и девушек. Гогот, больше походивший на лошадиное ржание, и откровенный мат разнеслись по округе.

Я посмотрел на старушек. Старушки на меня, поджав губы и закатив глаза. Было очевидно, что и им, и мне стало на минуту неприятно, неловко от безудержного, дикого веселья молодых людей.

 — Ладно, леди, я поеду, — собрался я в путь-дорогу. — Желаю вам крепкого здоровья.

— Да, да, и вам тоже. Ой, как жалко, что у нас нет такого сына! — растрогалась на прощанье «бухгалтер».

На том мы и расстались. Они — в разговорах про капусту и хамок-продавщиц. Я — в мыслях про то, насколько наши люди не хотят, не умеют бороться за свои права, не говоря уже про какую-то всеобщую справедливость и право быть человеком.

Про то, что большинство простых людей больше всего желает просто плыть по течению и ничего не менять в своей простой жизни. Как щепки в мутном бурном потоке, которые силы природы несут и подбрасывают на виражах, а они просто крутятся на месте, заныривают и выныривают по инерции, как получится, как придется… Чтобы, если повезет, быть выброшенными на замусоренный берег или доплыть до места, где вода потише, и там тихонько и незаметно осесть в мутный ил и тину. Требовать от них движения против течения несправедливо и даже жестоко — они даже не понимают, как это — «против», так как всю жизнь просто плыли «по».