Проза жизни

Жоржик откинул крышку пианино, взял несколько звуков и внимательно вслушивался, как звуки растворялись в тишине дома. Потом открыл верхнюю крышку и стал сосредоточенно всматриваться в бесчисленные бархатные и металлические молоточки и струны.

Август в Алупке был тих и задумчив. Уже краснели листья винограда, и причудливые их тени отражались на выбеленных жарой и временем стенах домов. Уже лазоревые кипарисы казались более сдержанными, и от них тянуло печальной смолистой прохладой. Воздух становился прозрачным и звенящим, а это верная примета осени, еще не наступающей, а словно кошка, вкрадчиво и мягко крадущейся. Но, так же как кошка, всегда верно и незаметно достигающей своей

Люблю смотреть, как идет дождь. Не летний — тот ненадолго, а настоящий, осенний, затяжной. У него даже звук другой. Глубокий, основательный, и воздух, знаете ли, сырой такой, вкусный. Хорошо в такой дождь сидеть дома сытым, в тепле и смотреть в окно. Мысли хорошие в голову лезут, на душе спокойно.

Когда служишь, с непередаваемой надеждой и нетерпением считаешь каждый день, что отделяет тебя от дембеля: «Когда? Ну, когда же, наконец?!» Но проходит время, и как-то так, само собою, уходит на второй (третий или даже двадцать девятый) план темное и плохое, которого, что уж греха таить, тоже хватает в армии. Но почему-то… Почему-то оно уходит. И в памяти остается теплое и светлое. Вот как эта история из

Томочку выдали замуж рано, семнадцати лет. Полунамёки, полуулыбки, глубокие взгляды, обычно сопровождающие разговоры о таинствах брака, казалось, не волновали ее. Это была кроткая, белая, приятно округлая девушка. На всем ее облике лежала печать безмятежности.

Все мы во что-то верим. Всегда. Да мало ли во что? В том разве суть? Верим. Всегда. Потому как вера та надежду даёт. Вот и я. Взрослый вроде бы мужик, повидавший уже, но — верю! Нет, не в Бога. И не в чёрта. А в кое-что

Прошло полгода. За эти полгода Егор окончательно избавился от своих юношеских иллюзий, понял цену всем этим громким воззваниям, вроде «долга перед Родиной», «армии — школы для настоящих мужчин» и т. п. Одним из поворотных моментов, до которого он все еще как-то сомневался в своих оценках и пытался подстроить свое понимание под существующую реальность, была смерть лейтенанта Фролова.

Когда Егору пошел восемнадцатый год и его вызвали в военкомат для прохождения медицинской комиссии, там у него, раздетого до трусов, растерянного и непривычно униженного, робко стоявшего у холодной, облупившейся от времени серой стены, среди гомона своих однолетков, мельтешащих белых халатов медицинских работников военкомата, прокисшего запаха пота и неясного, но все же ощутимого, витавшего в воздухе адреналина, впервые смутно и как-то

То, что раньше наши мамы и бабушки называли приметами, а мы от этого презрительно отмахивались, вдруг обрело совсем другие формы! В какой угол в комнате поставить кровать, какого цвета должны быть стены на кухне, на какую ручку малышу завязать ниточку и должна она быть шерстяной или шёлковой, во вторник или среду ходить к парикмахеру и полная ли в этот день Луна — всё это очень важно!

Помню, в детстве, когда мы плохо кушали, бабушка пугала нас соседом из дома напротив. Любил он на балконе часами просиживать. Сядет часов в 9 утра и просидит до вечера. Может, старый был. Может, болел. Издалека не видно, а сейчас никто уж не скажет.

«Мсье Кассини, мсье Кассини, ваш кофе готов! Ваш кофе… О, Боже!» — маленькая опрятная старушка поставила поднос на стул и всплеснула руками. Коричневые ленты ее чепца смешно подпрыгнули.

Дни, однако, текли, и ни один из них не обещал ничего хорошего. Маме назначили процедуры, потом их отменили, замаячила, а потом состоялась операция, не принеся с собой утешительных вестей. Моя сорокавосьмилетняя мать семимильными шагами направлялась к смерти, и ничто в целом мире не могло остановить этого.

Мы редко выезжали из дома зимой. Работа, учеба и прочая тягомотина. Зимой мы затаивались, сжимались как пружина, берегли силы в ожидании лета. Зиму, нашу бесснежную, серую, бакинскую зиму, надо было перетерпеть, как терпят надоевшую еду. Но уже в конце февраля, когда миндальные деревья первыми примеряли на себя весеннюю одежку, мы оживали.

«Нужна ли грамотность в Интернете» — вопрос, казалось бы, странный. Конечно же! А где грамотность не нужна? Но не будем спешить с ответом. В виртуальной жизни все иначе.

Летом 2015 года, мы решили поехать в Турцию. Мы — это я, жена и дочка 15 лет. Другие варианты, кроме как идти на парусной яхте, нас не устраивали. Итак, поехали!

Очень хорошим тоном считается в наше просвещенное время с аристократическим презрением отзываться о такой примитивной, такой грубой и неэффективной медицине. И в самом деле: люди как умирали, так и умирают; неизлечимых болезней только прибавилось; лекарства были невкусными и такими остались… Тоска и беспросвет, одним словом — проза.

Сиреневые сумерки лежали на гранитных плитах, железных крестах и мраморных ангелах. История человеческого тщеславия проходила передо мной в камне, золотых надписях, искусных насечках и живых цветах в мраморных урнах. Тщеславие разделяло людей при жизни, разделяет и после смерти. Могилы бедняков украшали заржавленные стелы, выцветшие фотографии и легкие синие цветы, которые первыми покрывают весеннюю землю.