Как путешествовали по восточному Средиземноморью в XVII веке?

Первая часть

Поскольку голландец был молод (а точнее, по меркам той эпохи, еще не очень стар) и физически крепок, турки определили его гребцом на галеры. Как известно, гребцов на галерах часто приковывали друг к другу, чтобы им было труднее сбежать.

Меня отправили на галеру, где было пятьсот рабов; с меня сняли платье, обрезали мне волосы, и голым, только в тонких полотняных подштанниках, посадили за весла, с которыми мы вшестером управлялись. Меня приковали к московиту, который уже более двадцати четырех лет пробыл на галере, ибо помимо несчастья попасть в рабство, что предстоит всем иноземцам, состоящим на службе в венецианской армии и взятым в плен, их ждет вечная неволя, от которой султан не позволяет откупиться никакими деньгами, — пишет Стрейс.

Действительно ли кому-то из невольников удавалось выжить после 20 лет гребли на галере? Быть может, кто-то из двоих — либо сам голландец, либо его товарищ по несчастью — сознательно преувеличил эту цифру?

Что же, такое нельзя исключить, хотя в исторических анналах и есть упоминания о случаях, когда люди, судя по всему, обладавшие железным здоровьем, служили невольниками на галерах по 20 и даже 30 лет. Так, московит Яким Быков, один из участников бунта Ивана Мошкина, о котором еще пойдет речь, писал в своей челобитной царю, что провел 6 лет в литовском плену, 10 лет в крымском и еще 20 лет на турецкой галере.

Иногда сами турки отпускали таких ветеранов на свободу — скорее всего, не по душевной доброте, а лишь потому, что они теряли здоровье и становились нетрудоспособными (так римские патриции отпускали, а точнее выгоняли на свободу старых и немощных рабов, чтобы не кормить их).

Состав галерных команд был достаточно интернациональным. Среди невольников встречались уроженцы различных провинций Османской империи, но большинство несчастных были жителями соседних стран, а также представителями тех держав западного Средиземноморья, с которыми турки постоянно враждовали.

Шесть недель просидел я на галере не без тяжких наказаний плетью от надсмотрщика, который угощал ею мою голую шкуру. Если даже я или кто иной гребли ловко и изо всех сил, жестокий палач бил всех без разбору, считая непорядком, если он не слышит чьих-нибудь криков. Такая жизнь стала мне весьма противна.

Дальше начинаются события, достойные попасть на страницы захватывающего приключенческого романа.

Мой товарищ, русский, часто уговаривал меня бежать, к чему у меня было желание, но путь никогда не был свободен, и что-нибудь все время стояло на дороге. (Обращает на себя внимание странный оборот, который использовал рассказчик. Было ли упомянутое им «что-нибудь», стоявшее на пути, кандалами, турецкими стражниками или просто страхом наказания?) Кроме того венецианская армия находилась на расстоянии двух часов от нас, и берег бдительно охранялся турками. Этот русский уже несколько раз пытался бежать; но его каждый раз настигали, вследствие чего он потерял уже уши и нос (!).

Стрейс, как бы между прочим, упоминает об ужасных увечьях московита. На современного человека они произвели бы неизгладимое впечатление, однако люди той эпохи были далеко не столь чувствительны, не говоря уже о том, что русский едва ли был исключением, и многие из галерников наверняка страдали от увечий, болезней и ран, неизбежных спутников жутких условий, в которых они были вынуждены существовать.

Стрейс колебался, однако русский придал ему бодрости следующими словами:

«Что же, ты предпочитаешь навсегда остаться в дураках, чем отважиться потерять что-нибудь ради свободы? И если случится так, что нас сразу поймают, то вся вина падет на меня, а ты отделаешься ударами по пяткам; что же касается меня, то они поклялись, что сожгут меня в случае нового побега; но я скорее умру, чем позволю этим чертовым собакам мучить и пытать меня. Нужна большая решимость, если хочешь добиться чего-нибудь значительного, а разве существует более прекрасное и лучшее сокровище, нежели свобода?»

Пламенные речи практически лишенного слуха, но не голоса товарища убедили голландца поддаться на уговоры и согласиться на побег.

Русский, который научился всем уловкам, задолго до того побывал в Константинополе, купил там напильник и зашил его в свою куртку. Он всегда имел при себе кремень и восковую свечу, чтобы можно было на случай нужды работать в любое время, даже ночью.
(Создается впечатление, что если невольников и обыскивали, то не слишком тщательно; скорее всего, хозяева пытались свести общение с ними до минимума, опасаясь неизбежных эксцессов.)

И вот, наконец, благоприятный момент настал (фраза, без которой не может обойтись ни один уважающий себя приключенческий роман) и «скованные одной цепью, связанные одной целью» товарищи решили сыграть в рулетку с судьбой.

Однажды в четыре часа после обеда нас, рабов, отпустили взять воды в наши сосуды (выясняется, что пленникам все-таки предоставляли некоторую свободу передвижения, хотя бы для того, чтобы они сами себя обслуживали). Когда мы вышли на берег, то отошли немного вглубь, еще прикованные друг к другу. Тем временем пошел сильный дождь. Мы зашли в покинутую хижину, и так как наступила ночь, то мой товарищ высек огонь, зажег восковую свечу и начал пилить, пока не разъединил нас, после чего мы обратились в бегство. Ночь весьма благоприятствовала нам, ибо было темно, и нам удалось незамеченными добраться до берега за час до рассвета.

Любопытно, что они ушли с галеры после обеда (допустим, очень позднего, де-факто ужина) и отсутствовали практически до самого рассвета, и никто из надсмотрщиков не начал беспокоиться об их отсутствии.

План невольников, судя по всему, заключался в том, чтобы вплавь добраться до ближайшего венецианского судна (из чего следует, что оба были отличными пловцами).

На берегу стояло множество солдатских палаток, однако дурная погода и сильный дождь вкупе с восточной беспечностью сослужили беглецам хорошую службу, и они прошли между палаток незамеченными. Впрочем, их счастье длилось недолго. Стрейс упоминает странный феномен: «при малейшем движении вода загоралась огнем от находящейся в ней соли»; именно это свечение и привлекло к ним внимание турок.

Признаться, сначала я подумал, что мы имеем дело с очередной моряцкой байкой, целью которой является «пудрить мозги» сухопутным профанам, но позднее пришел к выводу что рассказчик ничего (ну, или почти ничего) не придумал и речь идет о реально существующем факте, именуемом «биолюминесценцией». Это естественное явление биологического происхождения, возникающее, когда поверхностные слои воды наполнены микроорганизмами, способными к биолюминесценции, в результате чего в ночное время суток складывается впечатление, что водоём светится изнутри; морские организмы обычно излучают свет под влиянием внешних раздражителей — морских течений, возмущения от хода кораблей и тому подобных вещей.

И действительно, побег невольников совершался ночью; что же касается самой люминесценции, то у берегов Турции и в Мраморном море она не является чем-то исключительным. Могли ли два одиноких пловца стать причиной активизации микроорганизмов? Пусть об этом судят эксперты, однако легко допустить, что едва не ставшее для беглецов роковым свечение было вызвано не их заплывом, а какими-то иными причинами.

Стрейсу и его товарищу по несчастью элементарно не повезло, и волей случая они оказались жертвами своего рода «биологического прожектора». Рассуждения моряка о причинах его возникновения (виновата морская соль!) выглядят наивными, но сам факт свечения вполне мог иметь место.

Итак, турки заметили пловцов и выпустили по ним град стрел, причем стреляли прицельно и метко. Одна из стрел попала многострадальному русскому пленнику в зад, тем не менее он продолжал плыть — не исключено даже, что с удвоенной скоростью.

Тогда я хотел вытащить из него стрелу, но бедняга жалобно закричал: «Оставь ее там, оставь! Это стрела с зазубринами, так ты убьешь меня в тысячу раз скорее». И бедняга должен был проплыть со своим острым хвостом без перьев (нечто вроде образца черного юмора, характерного для рассказчика) еще две мили, прежде чем мы добрались до венецианского флота.

Спрашивается, почему турки не спустили на воду какое-либо судно, чтобы догнать беглецов? Быть может, они испугались свечения или погодные условия не благоприятствовали погоне? Пожалуй, можно придумать еще с полдюжины объяснений, при этом каждое из них может быть столь же правдоподобным, сколь и невероятным.

Моряк замечает, что им удалось оставаться на плаву только потому, что их все время «несло боковым течением». Рано утром их подобрал венецианский корабль «Жертвоприношение Авраама»; на его борту был врач, и у раненого московита, наконец, вырезали из деликатного места стрелу новоявленного османского Париса, на которой, как отмечает рассказчик, было целых восемь зазубрин. Впрочем, тому было не привыкать к всевозможным ранам и увечьям, и он «скоро вылечился».

Мы благодарили бога за счастье, что избавились от тех бешеных псов, — пишет автор записок.

Конечно, обычай турок отправлять взятых в плен солдат противника (а порой и гражданских лиц, «нонкомбатантов») гребцами на галеры выглядит ужасным и бесчеловечным. Но как поступали с пленными мусульманами цивилизованные европейцы, те же венецианцы? Отпускали их восвояси или отправляли в оборудованные с комфортом лагеря для военнопленных, чтобы потом обменять на своих товарищей, взятых в плен?

Вот что пишет историк Ф. Лейн:

Гребцов-заключенных не имелось в достаточном количестве в венецианских тюрьмах, поэтому их привозили из соседних государств. По мере того как Критская война приобретала затяжной характер, венецианские гребцы все больше напоминали рабов на галерах их врагов и союзников, добытых в набегах или купленных на невольничьих рынках в Ливорно и различных мусульманских портах. После Лепанто в качестве рабов на галерах использовали даже пленных турок. Постепенно все больше новобранцев набирали на островах Эгейского моря, причем к способам, какими их привлекали, можно причислить и набеги за рабами, и покупку рабов на невольничьих рынках, и насильственную вербовку…

Стрейса привели к генералу, которому он рассказал о том, что произошло с ним, и передал слух, что турки планируют в самое ближайшее время произвести нападение (как видим, невольники тоже были в курсе свежих новостей и могли стать ценным источником развед-информации). Генерал пожаловал спасенным пятьдесят рейхсталеров и отдал приказ готовиться к бою. Чтобы поднять дух подчиненных:

К мачте прибили объявление, согласно которому всем была обещана свобода грабить (!), а полковникам, капитанам и начальникам запрещалось под страхом наказания отбирать у солдат добычу, что придало им особое мужество и бодрость.

Итак, Стрейс в очередной раз оказался на венецианском корабле. Что случилось после всех пережитых испытаний с его товарищем-московитом, завербовался ли он на службу к венецианцам или решил вернуться на родину, рассказчик не говорит.

Московиты, взятые турками в плен и отправленные на галеры, и в самом деле неоднократно выступали организаторами и зачинщиками всевозможных бунтов и мятежей. Самый известный из них возглавил калужский стрелец Иван Мошкин — не дворянин, а человек из простонародья, наделенный отвагой и лидерскими качествами.

Взятый в плен татарами, он несколько лет тянул лямку гребца на турецких галерах, однако не оставлял надежды на побег, ожидая лишь удобного случая. На галере находилось 280 рабов, причем большая часть из них были выходцами из русских областей; турецкий экипаж состоял из 250 человек (удивительно, что турок не пугало такое соотношение сил, учитывая тот факт, что многие галерники были не только сильными людьми, но и, в недавнем прошлом, опытными бойцами).

Галера Мошкина участвовала в осаде Азова; поднять мятеж невольникам тогда не удалось, но в суматохе им удалось припрятать в трюме запасы пороха. Осада крепости закончилась неудачей, и командир галеры, опасаясь султанского гнева, поторопился уйти в воды Средиземного моря.

И тогда русские во главе с Мошкиным, несмотря на то что находились вдалеке от родных земель, решились на бунт. Используя боевой опыт, они собрали мину, а после того, как она взорвалась, причинив немалый ущерб команде, набросились на турок и, хотя были почти безоружны, перебили или сбросили за борт своих врагов.

Бывшие невольники:

«Немедленно принялись разбивать свои оковы с большим грохотом и вслед за тем бросились к канатам, желая распустить паруса, но при этом почувствовали необычную тяжесть; осмотрев паруса, они увидели, что многие турки укрылись туда, пользуясь смятением; последние просили о помиловании, и невольники согласились даровать им жизнь и объявили их пленниками».

После чего «с своих рук и ног железа посняли и им на руки и на ноги поклали».

Впрочем, проку от таких работников было немного, поэтому недавние рабы сами уселись за весла, уже в качестве свободных людей, и вскоре прибыли в Мессину. Бывшие рабы стали героями в глазах ее жителей, что не помешало испанцам, владевшим Сицилией, конфисковать галеру и все ее грузы. Они пытались переманить Ивана Мошкина на службу к себе, но упрямый стрелец захотел вернуться на родину.

Едва ли не более интересной, чем история восстания русских невольников, оказалась дальнейшая судьба Мошкина и его команды.

«Чтобы „образумить“ Мошкина и его товарищей, их даже ненадолго бросили в тюрьму, но когда увидели, что это не помогает, сжалились и отпустили, — пишет в своей книге „За три моря за зипунами. Морские походы казаков на Черном, Азовском и Каспийском морях“ А. Г. Рагунштейн. — Начался длительный путь бывших рабов через всю Европу. В Вене, где они задержались при дворе императора, их снова пытались соблазнить военной службой, но и здесь русские полоняники снова наотрез отказались. В результате они добрались до Польши, где растроганный их рассказами Владислав IV выдал Мошкину 10 рублей, а остальным его собратьям по два, приказал доставить к русской границе».

Не будем смеяться над этими цифрами, поскольку тогда это были достаточно значительные деньги. Историки пишут, что в середине XVII века на один рубль можно было купить 55 кг ржаной муки или 27 кг масла. Куры тоже стоили очень дешево, примерно одну копейку; что же касается овец, то за рубль можно было приобрести небольшое стадо из 5−6 животных.

После долгих мытарств Мошкин, наконец, прибыл в Путивль, где после расспроса о его судьбе, вместе с товарищами был отправлен в Москву. Как и в других подобных случаях, царские власти выдали служилым людям денежное вознаграждение, сукно и кормовые деньги, после чего распределили их по разрядам.

Продолжение следует…