По несчастью или к счастью,
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места.
Даже если пепелище
Выглядит вполне,
Не найти того, что ищем,
Ни тебе, ни мне.
© Геннадий Шпаликов
Как долго я мечтал вернуться в свой город, в родные пенаты? Наверное, лет двадцать пять, не меньше. Много раз перед сном я представлял, как приеду на старый вокзал, пройдусь по заросшей травой знакомой тропинке, пройду мимо старенькой скамейки, на которой всегда сидел кто-нибудь знакомый — бабушка или дед, поднимусь на второй этаж к большой коричневой двери с цифрами 55…
Не прошло каких-то двадцати пяти лет, и я исполнил свое желание. Вернулся в свой городок, прошелся по пыльным улицам, удивился не таким уже и большим деревьям… Все было серым, другим, чужим…
Потом я снова повторил попытку, и снова примерно тот же результат.
Но в третий раз я поменял формат своих визитов, когда ты путешествуешь со «свитой» родственников, тебя тягают по застольям и у тебя почти нет времени побыть одному, посозерцать и порефлексировать о прошлом и настоящем, и отправился в свой город один и инкогнито, не говоря никому, куда, когда и зачем я еду.
Единственным человеком, которому я доверился, была моя кузина, да и то на условии, что я остановлюсь у нее, но не буду мешать ей, а она мне. Я буду тенью приходить только для того, чтобы переночевать и утром снова уйти куда мне нужно. Мне пообещали, что никто не будет знать о моем приезде, в моем распоряжении будет комната, ну, а остальное на мое усмотрение.
Я выехал наобум и приехал наугад. Вышел из прожаренной жарой и потом маршрутки, прошел мимо знакомых торговых развалов и вместо того, чтобы направиться к месту дислокации, пошел в противоположную сторону — к мосту, с которого я в детстве нырял.
Мост в моем городе был одним из немногих мест, которые мужественно несли немодное бремя постоянства и неизменности, где-то пряча под толстым слоем пыли следы и моих мокрых ног, так много раз взбиравшихся на него после очередного прыжка в воду.
Старый и пыльный, с давно облупившейся краской на перилах, с рыбаками-бездельниками, часами напролет стоящими с удочкой ради какой мелкой плотвички, он, как старый дед, все так же, как и тогда, возвышался над рекой, вызывая уснувшие воспоминания, которые были близки почти к счастью — счастью возвращения в свое детство.
Я постоял минут пять, вглядываясь в зеркальную речную даль, у лохматого от лесов горизонта которой солнце кидало нещадные блики на всю поверхность речной глади. Вспомнил, как мы плавали здесь на лодке, а потом ныряли, чтобы вернуться назад, перекусить огурцами с черным хлебом и маслом и дальше мчаться на велосипедах или в кино.
Усталость после дороги сказалась, да и рюкзак за плечами и палящее солнце утомили меня еще больше, и поэтому я неторопливо повернул вспять и пешком двинулся к месту своего временного жилья.
Я, как и представлял себе бессчетное количество раз, прошел по той самой тропинке, миновал трансформаторную будку, возле которой я разбил себе лоб, после чего у меня на всю жизнь остался шрам, а у моих деда и бабы — шок… Миновал ту самую скамейку, на которой всегда — всегда! — сидели или моя бабушка, или мой дед, но не в этот раз, ибо сидели они оба уже на других небесных скамеечках многими этажами выше… Поднялся на второй этаж, жадно ловя и запоминая свои ощущения и мысли, почти вводя себя в транс…
Вот эта самая дверь… вот тот самый коридор… высокие потолки… Казалось, ничего не изменилось, хотя изменилось все…
Кузина сдержала слово — меня никто не беспокоил, никто не устраивал посиделок, никто не мешал шумом своих банальных слов моим воспоминаниям и ощущениям. Мы тихонько пообщались в первый вечер, я передал подарки, мы скромно поужинали, нескромно выпив того и этого, и первый день подошел к концу.
В тот вечер я медленно уплывал в свое детство, припомнив, что именно в это самое время, когда мне было шестнадцать лет, я вот в этой самой комнате, на этой самой кровати лежал и слушал соседские голоса под окном, и уже тогда с жалостью понимал, что этот момент больше никогда не повторится.
На второй день, пораньше, я выскользнул из квартиры с целью посетить все вехи, все знакомые места моего далекого детства.
Я прошел по парку, который, безусловно, поредел, хотя и был узнаваем. Потом я проложил свой маршрут к дому, где жила моя другая бабушка, мои дядька и двоюродные братья. Я впервые за двадцать пять лет вошел во двор и, казалось, поймал ту самую энергетику, которая осталась там с тех времен далекого детства. Вот те самые скамейки, на которых мы пацанами играли в карты, проволока, на которую по-прежнему вешали белье, продовольственный магазин на первом этаже…
Мы тогда прямо с балкона на пятом этаже, как только замечали кого из знакомых, спускали трехлитровую банку для кваса, которым торговали там из бочки. Очередь улыбалась, знакомый, подшучивая, отвязывал банку, наполнял ее квасом и, привязав, отправлял нам наверх. Иногда к квасу мы просили присовокупить и кулек семечек, которыми в изобилии торговали расположившиеся там же местные бабушки, взяв из банки сколько нужно денег…
Разморенный солнцем, я без ложного стеснения распластался в тени одной их многочисленных туй, через дорогу от дома, прямо напротив местного гор- или какого райисполкома, раскинув совсем не как прилежный гражданин, ноги и руки. Хорошо, когда в родном городе ты не только ходишь по струнке и соблюдаешь правила общежития и движения, но и можешь дать себе слабину, упав лицом в траву.
Отдохнув с полчаса, я продолжил свой путь, по дороге подкрепляясь местными борщами, варениками и холодным пивом. Местная кухня придала мне сил, воспоминания о детстве придали мне уверенности, и я дошел до крайностей — окрестностей, где когда-то я, мама и бабушка жили в низенькой времянке, построенной дедом на время там чего-то, не помню уже чего. Рядом с времянкой стоял построенный дедом каменный дом, позже проданный. Все так же рос куст сирени, превратившись в сиреневое дерево. Поблизости была заводь с рекой, на которой мы тягали ершей, а мама с бабушкой варили из них уху. И все, казалось, ничуть не изменилось, все было так, как надо, как тогда…
Еще одна ночь в моем городе… За окном стрекочут цикады, под окнами раздается смех соседей, как и тогда, по доброй привычке собравшихся пообщаться. Слышится какая-то музыка вдалеке, дверь квартиры открывается и закрывается, впуская друзей и знакомых, которые, как и в моем детстве, свободно приходят и уходят…
У меня оставался один день, и в неминуемой жалости от предстоящего скорого расставания я пошел в парк, куда когда-то водил меня мой дед. В отличие от всех остальных своих вех, в нем я не был лет с пяти-шести, когда мы с дедушкой ходили туда и он на одном из деревьев, по тогдашней популярной моде, ножичком вырезал мое имя, число и год.
Я все помнил, почти видел каким-то третьим глазом в ворохе своих воспоминаний, файлами лежавшими в моей памяти, и все узнал. Слезы, соленые слезы, конечно же, от жгучего солнца, стояли у меня в глазах. Я долго искал то самое дерево, на удивление отдыхающих в парке крутя головой на каждый ствол, но, конечно, ничего не нашел…
Ночь прошла быстро. И на следующее утро я поторопился уехать оттуда, где я когда-то был естественно и без уговоров счастлив. И где мне, вопреки многому, удалось добраться на своей машине времени и одной ногой вернуться в свое детство…
Абсолютно согласен с Вашим мнением о том, что постановка диагноза "умными" соседями/педагогами и прочими далекими от медицины...