Хотя бы потому, что великий изобретатель не так уж и прославлен в родной стране. Всего один памятник установлен ему в Нидерландах — на родине героя, в маленьком Бирвлите. И нельзя сказать, что народная тропа сюда не зарастает. До Бирвлита ехать часа полтора на автомобиле от Роттердама. И зачем? Чтобы откушать селедку в местной кафешке да увидать современную скульптуру: рыбак с ножом?
Но для ученых (а история, как ни крути, все же наука) важнее другое. Расцвет Голландии относится к XVII веку. Изобретение же Бейкельзона было сделано в конце XIV века. По меньшей мере два с половиной века, разделяющие эти два события, не позволяют говорить о безусловной связи между ними. Зато серьезное рассмотрение всех технических, политических и экономических аспектов развития рыболовства в Нидерландах дает картину менее героическую, зато более реалистичную.
Во-первых, выясняется, что обработка сельди, которую легенда считает изобретением Виллема Бейкельса-Бейкельзона, была известна европейским рыбакам гораздо раньше XIV века.
В середине XIII столетия сельдь в товарных количествах ловили в юго-западной провинции Швеции, на полуострове Сконе (Scania). Здесь находится пролив Эресунн (Öresund), который соединяет Балтийское и Северное моря и разъединяет Швецию и Данию. Пролив кишел рыбой и, в частности, сельдью. Рыбы было так много, что капитаны рыболовных судов иной раз с трудом поворачивали руль. Рыбу ловили в основном в сентябре-октябре. Улов доставляли на плоты, закрепленные у берега, и уже там разделывали. Разделывать рыбу в море не было нужды: пролив узкий, до берега недалеко.
У сельди отрезали головы и вычищали внутренности, а затем укладывали в бочки и пересыпали солью. Бочки с соленой сельдью покупали купцы из немецкого города Любека, входящего в балтийский купеческий союз Ганзу. Сельдь везли в Германию и в соседние европейские страны. В том числе и во Фландрию, города которой были самыми западными портами, доступными для ганзейских купцов. Поэтому эти портовые города выполняли роль хабов — мест перегрузки товаров. На чем и богатели. Ту же сельдь снимали с немецких кораблей где-нибудь в Антверпене или в Дамме, а потом уже развозили на своих судах и возах по Фландрии, Нидерландам, Германии и Франции.
Но все же бочковая сельдь из Сконе не занимала большого места в общей европейской торговле продуктами. Более важным оказалось то, что соленая (вернее, присоленная) сельдь, упакованная в бочки, оказалась хорошим товаром. Она длительное время не портилась, ее было легко перевозить и перегружать и на нее всегда был спрос.
Голландцы довольно быстро поняли ценность этого продукта и уже в XII веке начали внедряться в Сконе и получать там места для собственной рыбной ловли. А во второй половине XIII века уже 11 городов из Нидерландов участвовали в лове сельди в Эресуннском проливе. Так что о методе изготовления пресервов они, конечно, знали.
Но при ловле у своих берегов нидерландские рыбаки не заморачивались с засолкой рыбы на борту рыболовного судна. Это было ни к чему. На лов сельди уходили вечером, ловили рыбу ночью, когда она поднималась ближе к поверхности, а утром возвращались на берег. Здесь рыбу продавали для дальнейшей переработки — в основном, копчения.
А вот те нидерландские рыбаки, которые уходили в Северное море дальше, сбывали свой улов уже не на родном берегу, а в Англии. Центром торговли рыбой здесь был город Ярмут в графстве Норфолк. Те рыбаки, что ловили рыбу у Доггер-банки, которая находилась в 100 милях восточнее берегов Англии и довольно далеко от берега Фландрии, чтобы сохранить улов, изготавливали пресервы из сельди прямо на борту своего корабля и везли бочки с сельдью в Ярмут.
В XIV веке, однако, ситуация начала изменяться. Все больше нидерландских рыбаков уходили в Северное море дальше, к берегам Англии и даже Шотландии. Лов здесь начинался раньше, уже в июне месяце. Селедка у Доггер-банки была более жирная, потому что в здешних водах, более соленых, чем балтийские, и согреваемых Гольфстримом, было больше планктона.
Необходимость уходить надолго и далеко от берега заставила рыбаков пересесть на более крупные корабли. Прообразом новых рыбацких ботов стали давно ходившие по Балтике и по Северному морю ладьи викингов. Увеличился размер корабля — появились большие сети, их размер увеличился почти вдвое. Соответственно, увеличивался улов. Чтобы сохранить такой улов, голландские рыбаки начали обрабатывать рыбу прямо на борту. К концу XIV века эта технология была освоена.
Но власти Фландрии запрещали продавать на своих рынках рыбные пресервы в бочонках. Только свежая или же копченая рыба!
Известно, что подобного рода запреты не работают и к тому же ведут к росту неконтролируемой торговли. Поэтому граф Фландрии начал, хоть и неохотно, отменять прежние запреты. Рыбакам из Бирвлита было разрешено продавать предварительно обработанную сельдь в бочках в течение августа и сентября месяцев.
Так Бирвлит, хоть и на короткое время, стал центром торговли соленой сельдью и конкурентом дальнего шведского Сконе. Именно в этот момент «всплыло» имя Якоба Виллема Бейкельса — Бейкельзона, как изобретателя нового способа обработки рыбы: разделки ее непосредственно на борту с последующей засолкой в бочонках.
Существование этого человека подтверждается дошедшими до нас документами. Более того, известно, что у него был брат Питер, который занимался варкой соли. Но его исключительное влияние на процесс засолки сельди непосредственно на борту рыболовецкого судна — это, скорее всего, легенда. Ведь к тому моменту разделывать рыбу и предварительно засаливать ее на борту корабля умели многие. По крайней мере, в Бирвлите.
Гораздо большее влияние на распространение нового способа засолки сельди оказала отмена указа о запрете продажи бочковой сельди в других городах Фландрии. И в начале XV века в Нидерландах начался постепенный рост продажи сельди. В 1440-х годах ввоз сельди из Швеции и Норвегии прекратился.
Более того, ганзейские купцы начали экспортировать голландскую сельдь в Германию. И да, добыча сельди в Северном море была тем «мотором», который раскрутил экономику Нидерландов и Фландрии, положив начало возникновению могучей торговой империи, достигнувшей своего могущества в XVII веке.
Так чему же учит нас в данном случае история, если история человечества, конечно, может чему-то научить? Тому, что к личностям и к деятельности так называемых великих людей следует относиться по крайней мере, скептично. Чаще всего за их подвигами, действительными или же им приписываемыми, скрывается куда как более сложное переплетение реальных сил, связанных с техническими, экономическими и политическими изменениями в обществе.
Спасибо на добром слове, Леонид.