Почему Карл Брюллов скончался в Италии?

Искусство окружало Карла Павловича, что называется, с младых ногтей. Он родился 23 декабря 1799 года в Санкт-Петербурге в семье обрусевшего резчика по дереву Павла Брюллова. Впрочем, профессия художника передавалась в семье из поколения в поколение: прадед, дед, отец — все они не только знали толк в искусстве, но и сами создавали неплохие образцы.

Прадед Карла — Георг Брюлло (Brulleau), орнаментный скульптор (из французских гугенотов) прибыл в Санкт-Петербург в 1773 году с двумя сыновьями и был принят на императорский фарфоровый завод. Старший его сын Иван, также скульптор, имел сына Павла Ивановича Брюлло — академика орнаментной скульптуры, живописца-миниатюриста, который и стал впоследствии отцом знаменитейшего художника.

Он воспитывал сына в большой строгости. И если Павлу Ивановичу что-то не нравилось, он тут же отвешивал сыну звонкую оплеуху. Удары были такой силы, а звон таким острым, что Карл впоследствии плохо слышал тем ухом, по которому чаще приходились удары. Сейчас бы Брюллова-старшего закрыли бы на несколько лет за решеткой из-за жестокого обращения с ребенком. Тогда же — все было в порядке вещей.

Братья Карла, старшие и младшие, все учились в петербургской Академии художеств. А сам он впервые переступил порог этого учебного заведения в возрасте 10 лет. И по сути с самого начала учебы всегда числился среди самых талантливых, самых перспективных мастеров кисти.

Система обучения в те времена была классической. Сначала будущие художники копировали оригиналы с натюрмортов, постепенно переходя к фигурным композициям. Затем на некоторое время главными «натурщиками» становились гипсовые слепки античных голов и фигур. Третья ступень — рисование манекенов, искусно «стилизованных» под людей. И только после этого воспитанникам академии разрешалось переходить к живой натуре.

Сколько их безвестных, так и не «выстреливших» художников «отсеялось» на раннем этапе учебы! Это нужно было иметь настоящую немецкую педантичность, чтобы часами, днями и ночами, как бы сказала сегодняшняя молодежь, тупо срисовывать гипсовые головы. Но без мучения нет учения — это непреложная истина. Брюллов перетерпел в юношеские годы, а рука его стала твердой и уверенной. Даже многочасовые проработки мельчайших деталей с тех, академических, пор его уже не страшили. Из академии он вышел почти что сложившимся мастером.

Но настоящий виртуоз никогда не ограничивается только лишь передачей того, что он видит. У Карла Павловича было богатое художественное воображение. Без него картина получится, как бы в одной плоскости. Она так и останется в мастерской. Это все равно, что тело без души.

Это доказывает одна из первых значительных работ Брюллова — «Нарцисс, смотрящийся в воду». Его рисовали практически все сокурсники Карла. Но, сосредоточившись исключительно на теле прекрасного юноши, так и не ставшие известными художники, понимали — их Нарцисс не живет. С точно таким же успехом можно было рисовать и обрубок дерева. И только у Карла античный юноша получился «дышащим». Как вы думаете, за счет чего? За счет того, что Карл очень удачно прописал его фон: и камень, на котором лежит юноша, и зеркальные блики на воде, и даже листья камыша, и те словно бы наклоняются поближе, желая полюбоваться Нарциссом.

А вообще очень многое дала Карлу первая поездка за границу, куда он выехал с братом Александром, будущим архитектором осенью 1822 года. В пути Брюлловы делали многочисленные остановки, которые были особенно продолжительны в Берлине, Дрездене, Мюнхене, Венеции и Мантуе. Эта поездка во многом и определила дальнейшую творческую судьбу Карла. Жить в окружении неземной красоты, совершенно независимым от воли и прихотей отца, все это дало Карлу такой мощный эмоциональный заряд, что он для себя твердо решил — за границей он не гость и обязательно вернется сюда.

Больше всего Карлу полюбилась Италия, с ее горячим солнцем, неземным темпераментом жгучих брюнеток и почти явственным ощущением того, что на этой земле творили когда-то люди, вписавшие себя в историю золотыми буквами — Рафаэль, Микеланджело, Леонардо да Винчи. Начал Карл с того, что давалось ему труднее всего — с портрета. Его героиня из «Итальянского полдня», полная чувственной неги, томления и внутренней красоты вскружила голову не одному петербургскому повесе — интерес к Италии резко повысился.

Еще больший успех ожидает на родине другую картину Карла Павловича — «Последний день Помпеи». Ее с большим восторгом встретили не только художники, но и мастера пера, такие как Пушкин и Гоголь. Они лучше других знали, что шедевр подобного масштаба вряд ли создашь, не прочувствовав каждой клеточкой души той трагедии, которая произошла несколько веков назад. И Брюллов не скрывал, что несколько месяцев провел в археологической экспедиции, которая проводила раскопки на месте древнего города, похороненного Везувием.

Вернулся на родину Брюллов в 1835 году, вполне зрелым мастером. Он зарабатывает на жизнь рисованием портретов знати. Но не забывает и о «батальных» картинах. Так из-под его кисти выходит еще один шедевр — «Осада Пскова Стефаном Баторием». И здесь герои предстают нам как бы в трех измерениях, объемные и очень жизненные. Примечательно, что во время написания этой картины в мастерской художника появилось столько советчиков, что вскоре полотно стало для Карла «досадой от Пскова» и долгие годы служило перегородкой в мастерской.

Вот только с царем и вельможами у него отношения так и не сложились. Брюллов понимал, что его картины переживут и действующего царя, и целый сонм царей будущего. И не мог смириться с ролью «придворного мазилы». Зато принимал деятельное участие в освобождении от крепостного рабства таких выдающихся людей своего времени, как, например, Тараса Шевченко и других.

Брюллов работал охотно. Но вот чего не любил писать, так это портретов вальяжных стариков и дам, чей возраст перевалил за бальзаковский. Это была поздняя осень жизни, отмеченная печатью времени, а Карлу Павловичу хотелось передавать буйство весенних красок. Вот почему в его наследии так мало портретов важных сановников.

Очень много Карл Павлович работал над росписью храмов, в частности, в Казанском соборе. А вот работы в Исаакиевском соборе, особенно грандиозные в куполе этого пышного здания, были последним значительным плодом творчества художника. Начертив предварительные картоны росписей и уже начав работу в куполе, Брюллов заболел и не смог ее закончить.

В чем была причина его недомоганий? Здесь и неудовлетворенность в творчестве (Карл запретил себе создавать в России широкомасштабные полотна), и житейское одиночество — окруженный красивыми женщинами, Брюллов так и не смог остановить свой выбор ни на одной из них (женщина, которую он любил всю жизнь, волей обстоятельств не могла быть вместе с ним), и, наконец, смертельная тоска по далекой Италии, где Брюллову работалось особенно вольготно.

Он вернулся в Италию уже смертельно больным человеком. И вдруг осознал, что недуг поразил его так, что уже вряд ли когда-то ему суждено начертать шедевр. «Вы обогнали меня», — горько скажет Брюллов Владимиру Федотову. Тогда он еще не знал, что судьба Федотова будет еще более трагичной.

Италия не спасла Брюллова. Он слабел и терял последние силы. Но в Россию Карл Павлович возвращаться тем более не хотел. Он попытался остаться в глазах соотечественников не изможденным болезнью человеком, а живым и энергичным художником, которым он возвратился на родину в далеком 1835 году.

А закончить свой рассказ о Брюллове хочется анекдотом. Пушкинский музей. Перед картиной К. Брюллова «Последний день Помпеи» стоит абсолютно пьяный мужичок. Стоит и смотрит. Наконец, после пятнадцатиминутного стояния произносит: «Блин! Попадало все!»

Чему учит нас биография Брюллова? Тому, что судьба не всегда дает шансов столько, сколько косточек на четках. А значит, нужно уметь четко определять, когда птица Удачи способна тебя вывезти, взлетев над суетой. Карл Павлович, кажется, свой момент упустил…