Перейти к предыдущей части статьи
В первом из них главный герой — дождь. Беспросветный, нудный, он как будто олицетворяет собой безысходную депрессию в душе главного героя Зилова, у которого вроде бы все есть, и квартиру новую дали, и жена его любит, но вот у героя — душевный кризис.
Он пьет, заводит беспорядочные романы, обижает друзей, в конце концов, чуть ли не стреляется из подаренного ему ружья, но, к счастью, изменяет решение и отправляется на утиную охоту — единственное, кажется, занятие, к которому у него не потерян интерес. Фильм прекрасный, наполненный глубоким смыслом, и Олег Даль сыграл своего героя превосходно.
А во втором главный герой Николай Касаткин в исполнении В. Золотухина никак не может разобрать, верна или не верна ему любимая жена. Мечется, мучается, подозревает всех и вся, уходит от жены, женится на другой, свадьбу гуляет с размахом в том кафе, где его бывшая жена работает. В итоге несчастлив сам и несчастливы люди вокруг.
В конце концов, один из героев говорит ему:
— Значит, в армии ты был, а на войне не был? По возрасту, значит, не успел? На снегу, значит, под пулями не лежал? В весеннюю распутицу по грязи не ползал? И бомбежке тоже не подвергался? Нет? Сухари, значит, в снеговых лужах после пожара не размачивал? Нет? Ага, ну ладно. Живешь-то где — в подвале, в сырости? Ах, нет. В отдельной, значит, квартире? Уборная-то где, на улице? Ах, тоже в квартире… Ну, всё понятно. Ты дурью мучаешься, Касаткин, с жиру, так сказать, бесишься. Выбрось всё это из головы напрочь и займись делом.
Произведения, конечно, замечательные и фильмы тоже. А почему вдруг они мне вспомнились при поиске военных песен?.. Просто подумалось: люди в минуты суровых испытаний, в страшнейших условиях военного времени, что называется, опаленные огнем и мечом, слагали прекрасные жизнеутверждающие песни. Воодушевляли, вселяли надежду словом и музыкой. И выстояли, и победили. И многие личные переживания, «кризисы», «страдания» и «экзистенциальные вакуумы» как-то сами собой исчезали. А если не исчезали, то заслонялись чем-то более главным и глобальным и становились на его фоне мелкими и незначительными.
А тут — маются вроде бы как на пустом месте и покоя себе и другим найти не могут. Или это неистребимое свойство человеческой натуры — придумывать себе страдания? Неужели людям для того, чтобы быть счастливыми и жизнелюбивыми, нужны войны и потрясения?..
Вот, уж поистине: есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам…
«Барон фон дер Пшик» (муз. Ш. Секунды, сл. А. Фидровского)
В 1942 году был сделан решающий поворот в войне. Миф о блиц-криге был развенчан. Но врага били не только на фронте, его уничтожали идейно, выставляли на посмешище.
В октябре 1942 года поэт-моряк Анатолий Фидровский написал сатирические куплеты о хвастливом немецком бароне, мечтавшем «покушать русский шпик». Стихи были написаны специально на мелодию популярной еврейской песни Шолома Секунды, ставшей мировым шлягером — Bei mir bist du schön («Для меня ты прекрасна»). Мелодию этой песни мы знаем прекрасно под названием «В Кейптаунском порту», а еще по шуточным куплетам «Старушка не спеша дорогу перешла».
Прекрасным исполнителем этой песни был Леонид Утёсов. На каждом концерте зрители требовали от Утёсова исполнить «Барона фон дер Пшик». Это побудило Московский Дом звукозаписи пригласить Леонида Осиповича со своим оркестром для записи песни на пластинку.
Первая запись была сделана в 1943 году.
Барон фон дер Пшик
Покушать русский шпик
Давно собирался и мечтал.
Любил он очень шик,
Стесняться не привык,
Заранее о подвигах мечтал.
Орал по радио,
Что в Сталинграде он,
Как на параде он, и ест он шпик!
Что ест он и пьёт,
А шпик подаёт
Под клюквою развесистой мужик.
Барон фон дер Пшик
Забыл про русский штык,
А штык бить баронов не отвык.
И бравый фон дер Пшик
Попал на русский штык —
Не русский, а немецкий вышел шпик!
Мундир без хлястика,
Разбита свастика.
А ну-ка влазьте-ка на русский штык!
Барон фон дер Пшик,
Ну где твой прежний шик?
Остался от барона только пшик!
«Медсестра Анюта» (муз. Ю. Слонова, сл. М. Французова)
В самом начале войны композитор Юрий Слонов записался добровольцем на фронт и попал на Черноморский флот. Во время героической обороны Севастополя он писал песни и музыку для фронтового оркестра.
Как-то раз во время посещения госпиталя он обратил внимание на то, с каким сочувствием, с какой заботой относились медсестры к раненым морякам.
Я тогда подумал, что морских песен у нас много, но никогда и нигде я не слышал песни о медсестрах. А разве их героизм, их самоотверженный, тяжёлый труд не достойны песни? Ведь кто, как не санитарки и сестры оказывали первую помощь раненым на поле боя, нередко под огнём противника, рискуя жизнью? Это они заботливо ухаживали за ранеными в медсанбатах и госпиталях.
О планах написать такую песню композитор рассказал руководителю оркестра лейтенанту Михаилу Французову. Тот вдохновился идеей и написал стихотворение. Слонов вскоре сочинил музыку и песня была готова.
Когда я эту песню только сочинил, я спел её хозяйке комнаты, которую снимал, и её дочери. Они расплакались. Не лучшая ли это похвала автору песни? Но я не предполагал, что она скоро разлетится по всем фронтам, будет известна как среди партизан, так и в глубоком тылу.
Через некоторое время другое стихотворение на эту же тему принёс Юрию Слонову сын бывшего наркома просвещения старший лейтенант Анатолий Анатольевич Луначарский (вскоре он погиб в бою). Слонов и на этот текст написал мелодию, но эта песня оказалась менее удачной и, как говорится, «не пошла».
Слонов не преувеличивал огромной популярности своей песни «Медсестра Анюта». Она стала народной и мало кому были известны её подлинные авторы.
Как-то после войны Михаила Французова спросили, была ли прообразом героини песни конкретная медсестра по имени Анюта, на что он ответил:
Да, была… И не одна, а сотни Анют. Тысячи медицинских сестёр, совершавших подвиги, спасая жизнь бойцов. О них никогда не забудут фронтовики.
В годы войны эта песня по какой-то неизвестной причине ни разу не прозвучала по радио и не была записана на пластинку. Но, несмотря на это, она завоевала огромную популярность в народе, о которой могли только мечтать авторы других песен.
И только через тридцать лет после войны она впервые появилась в исполнении певца Владимира Нечаева.
Нашу встречу и тот зимний вечер
Не забыть ни за что, никогда.
Дул холодный порывистый ветер,
Замерзала во фляге вода.
Был я ранен, и капля за каплей
Кровь горячая стыла в снегу…
Наши близко, но силы иссякли,
И не страшен я больше врагу.
Мне столетьем казалась минута,
Шёл по-прежнему яростный бой.
Медсестра, дорогая Анюта,
Подползла, прошептала: «Живой…
Отзовись, погляди на Анюту,
Докажи, что ты парень-герой,
Не сдавайся же смертушке лютой,
Посмеёмся над нею с тобой!»
И взвалила на девичьи плечи…
И согрелась во фляге вода!
Нашу встречу и тот зимний вечер
Не забыть ни за что никогда.
«Заветный камень» (муз. Б. Мокроусова, сл. А. Жарова)
Песня очень известная, не побоюсь этого слова, великая. Особенно она потрясла меня в изумительном исполнении Дмитрия Хворостовского, светлая ему память. И тем не менее, несмотря на ее известность, хочется еще раз вспомнить историю песни.
Летом 1941 года советские моряки героически обороняли от фашистов свою святыню — город Севастополь. В воинские части были откомандированы писатели, поэты и композиторы с единственным заданием — поднимать дух бойцов, фиксировать в своих произведениях их подвиги.
Среди них были известный поэт Александр Жаров и молодой композитор Борис Мокроусов. Став свидетелями кровопролитных боёв за каждую пядь севастопольской земли, они решили создать песню, и Жаров даже написал первую строку:
Холодные волны вздымает лавиной широкое Чёрное море.
Но Севастополь уже был на грани сдачи врагу, продолжить написание песни не удалось, а Жаров с Мокроусовым были откомандированы на разные фронты.
И вот летом 1943 года Борис Мокроусов, будучи проездом в Москве, прочитал в газете «Красный флот» рассказ писателя Леонида Соловьева (да-да, того самого знаменитого автора дилогии о Ходже Насреддине!) «Севастопольский камень», в котором рассказывалось о безымянном герое-матросе, защитнике Севастополя. Умирая, он просил товарищей передать кусочек гранита от памятника погибшим кораблям тому, кто освободителем вернётся в город и положит его к памятнику.
«Образ легендарных последних защитников Севастополя стал преследовать меня денно и нощно. Кто же этот последний защитник-герой? Кто же они, эти моряки, гибнущие в неравной борьбе и несущие в своих тельняшках священный гранит крымской земли?» — вспоминал впоследствии Мокроусов.
И почти мгновенно под впечатлением прочитанного родилась знаменитая ныне мелодия.
Тогда он вспомнил о задуманной с Жаровым песне. К счастью, Жаров в это время тоже был в Москве, они встретились, и вот как поэт вспоминал эту встречу:
После того, как Мокроусов показал мне музыку, стихи я написал почти мгновенно, так как подготовлен к этому был ещё в те дни, когда мы оба были в Севастополе. Легенда о Севастопольском камне не была легендой в обычном понимании этого слова. Многие матросы, покидая по приказу командования священную землю Севастополя, брали с собой горстку этой земли или кусочек гранита и клялись вернуть их обратно, возвратиться сюда с победой.
Закончив песню, мы показали её в редакции газеты «Красная звезда», где она и была напечатана. А через некоторое время её передали по радио. Но, к сожалению, она не прозвучала так, как этого нам хотелось.
Еще одно интересное упоминание об этой песне — «Рассказ-хроника»
«Поскольку веду речь о Севастополе, не могу не вспомнить песню Александра Жарова «Заветный камень», опубликованную в «Красной звезде» спустя много месяцев после ухода наших войск из Севастополя. Историю этой публикации стоит рассказать, потому что песня быстро стала популярной, поют ее и сейчас. Александр Жаров в своем письме ко мне уже после войны объяснил:
«В начале 1943 года я приехал с Северного флота в Москву, где в это время оказался и Мокроусов. Мы все бросили ради работы над песней, задуманной в 1942 году в Севастополе. Работали недолго. Недели две. Сделали экземпляр для опубликования.
Пошли к редактору главной газеты «Красный флот». Редактор собрал всех сотрудников. В его кабинете слушали песню в исполнении самого Мокроусова. Спел он ее негромко, но с большим чувством. Два раза спел. Задумались флотские журналисты. Понравилась песня. Но…
— Не рано ли выступать с ней? С одной стороны, песня драматична, а с другой, очень категорична в предсказании нашей победы в Севастополе. Не рано ли?
— Давайте подумаем. Посоветуемся в Главном политическом управлении флота. Оставьте стихи, — предложили краснофлотцы.
Но мы не оставили. Мокроусов сказал, что ему надо немного подправить ноты. И прямо из редакции «Красного флота» поехали в редакцию «Красной звезды» и здесь были приняты главным редактором.
— С чем пришли, моряки? — спросил он нас.
— С песней. С боевой песней, но…
— Что «но»?
— Дело в том, что это морская песня.
— Сие не важно. Главное, чтобы песня хороша была.
В библиотечной комнате редакции «Красной звезды» в том же исполнении прозвучал наш «Заветный камень». Прозвучал дважды.
— Ну как, хороша песня? — спросил набежавших слушателей главный редактор.
— Отличная! За душу берет… Но…
— Никаких «но»! — сказал главный редактор. — Готовьте ее, дадим в номер.
Так оно и было".
Настоящий успех пришёл после того, как песню исполнил Леонид Утёсов. Именно он — на эстраде и по радио — сумел по-настоящему донести её до слушателя.
Песня «Заветный камень» была в репертуаре Утёсова одной из самых любимых, он называл её «царь-песней»:
Когда я услышал «Заветный камень», меня эта песня необычайно взволновала. Взволновала потому, что это рассказ о судьбе человека, о мужестве наших моряков, о вере в победу… Это песня не только сегодняшнего дня, она и в будущем будет принадлежать людям. Она будет говорить о той великой победе, которую завоевал наш народ.
Но надо упомянуть и об одном важном факте в истории этой песни.
Александр Жаров рассказывал, что ему довелось быть в Севастополе в июле 1944 года, уже после освобождения города. Он был очень обрадован, услышав, как один из отрядов морской пехоты распевал песню «Заветный камень». Но как же поэт был удивлен, когда ему предъявили шутливую претензию по поводу одного из куплетов, который был написан в будущем времени: «Взойдёт на утёс черноморский матрос, кто Родине новую славу принёс». После этого Жаров изменил время на прошедшее: «Взошёл на утёс черноморский матрос…», — и с тех песня исполнялась именно так.
Холодные волны вздымает лавиной
Широкое Чёрное море.
Последний моряк Севастополь покинул,
Уходит он, с волнами споря.
И грозный солёный бушующий вал
О шлюпку волну за волной разбивал.
В туманной дали
Не видно земли —
Ушли далеко корабли.
Друзья-моряки подобрали героя,
Кипела вода штормовая.
Он камень сжимал посиневшей рукою
И тихо сказал, умирая:
«Когда покидал я любимый утёс,
С собою кусочек гранита унёс,
Затем, чтоб вдали
От крымской земли
О ней мы забыть не могли.
Кто камень возьмёт, тот пускай поклянётся,
Что с честью носить его будет.
Он первым в любимую бухту вернётся
И клятвы своей не забудет!
Тот камень заветный и ночью и днём
Матросское сердце сжигает огнём…
Пусть свято хранит
Тот камень-гранит,
Он русскою кровью омыт».
Сквозь бури и штормы прошёл этот камень
И стал он на место достойно.
Знакомая чайка взмахнула крылами
И сердце забилось спокойно.
Взошёл на утёс черноморский матрос,
Что Родине новую славу принёс.
И в мирной дали
Идут корабли
Под солнцем советской земли.
Александр Котов, по сути Вы правы. Немного подробностей: археологи, обнаружившие захоронение Тутанхамона, были людьми немолодыми, но...